Джонатан Симс - Тринадцать этажей [litres]

– Я… пожалуй. Конечно. Ты смотрел, как я сплю? – Этот вопрос должен был прозвучать как шутка, однако вместо планируемого смеха прозвучал нервный кашель.

– Присматривал, – ткнул большим пальцем в ряд мониторов за спиной Макс.

– Понятно…

– Что-то назревает. Я это чувствую.

Джейсон постарался вытереть сон из глаз. Он еще недостаточно проснулся для этого.

– Что… я хочу сказать, ты что-то увидел или?..

– Что-то набухает. Как я уже сказал, я это чувствую. – Макс непроизвольно протянул руку к дубинке на поясе. – Я носом чую это отребье.

– Но эти люди не… – Поймав предостерегающий взгляд Макса, Джейсон осекся.

– Только не начинай распускать нюни! Это не они платят тебе жалованье, так что можешь не притворяться, будто ты их любишь или уважаешь. Те, кто живет на той стороне, Джейс, это отребье, сброд. Если за ними не следить, они скапливаются во всех щелях и трещинах. Будь моя воля, я бы их всех прогнал к чертовой матери.

– Макс, они тоже здесь живут, – примирительно пробормотал Джейсон. Учитывая свое собственное финансовое положение, он порой гадал, как близок к тому, чтобы в глазах приятеля опуститься до такого же уровня.

– То же самое здание. Другой мир. Это никчемная обуза без гроша за душой, Джейс. Отребье. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше.

– У тебя сегодня хорошее настроение.

Не в первый раз Джейсон слушал разглагольствования Макса насчет обитателей задней половины Баньян-Корта, но обыкновенно у него была возможность сначала хотя бы сварить себе кофе. Интересно, что толкнуло его приятеля сейчас. У Макса имелось свое мнение относительно практически всех, кто не платил ему деньги, причем особый гнев у него вызывали «хиппи, левые, шовинисты, бомжи, извращенцы, нытики и долбаные профсоюзы», причем обо всех них он мог распространяться часами, размахивая своей дубинкой, словно дирижерской палочкой. Джейсон поддакивал и кивал, мысленно гадая, почему Макс, гордо называющий себя «рабочим классом», ставил себя неизмеримо выше тех, кого без устали ругал.

Но на самом деле Джейсон не имел ничего против этих гневных тирад. Разумеется, в глубине души он с ними не соглашался, но Макс был старше него по меньшей мере на пару десятков лет и временами напоминал ему его деда, старика с красным лицом, критикующего всё и вся, в последние годы перед смертью. К тому же Джейсон помимо воли находил некоторое удовлетворение в том, что человек, ненавидящий всех, выбрал его в качестве друга.

– Что-то назревает, – нахмурившись, в третий раз повторил Макс и отвернулся. – Я это чувствую. Как и они, но только они слишком глупы и не обращают на это внимания.

Он сидел, уставившись на мерцающие экраны, на которые попеременно выводились коридоры здания. В тесной каморке от присутствия двух человек стало неуютно и влажно, воздух наполнился запахами, которые в сознании Джейсона ассоциировались с Максом: машинного масла и обувной кожи. Ему нужно было выйти на свежий воздух.

– Как скажешь, дружище, – сказал Джейсон. – Мне пора на метро.

Вообще-то, добраться от Уайтчепела до Дебдена было не так уж и сложно, однако в зависимости от того, как стыковались между собой в каждый конкретный день различные транспортные системы, дорога могла занять и полтора часа.

Но Джейсона выматывало не время. Было в долгой поездке в громыхающем поезде через пригороды и окраины что-то угнетающее. Одни и те же ориентиры, день за днем проплывающие за окном, снова и снова, отмечающие промежуток времени между работой, не доставляющей никакого удовлетворения, и домом, где он уже до тошноты надоел своим родителям. Гигантский маятник, туда и обратно, отсчитывающий недели и месяцы бесцельно прожитой жизни, которые больше никогда не вернутся.

Разумеется, свой вклад вносила и жара. Джейсон где-то читал, что перевозить летом по Центральной линии скот запретил бы закон, поскольку существуют нормативы того, какая максимальная температура может быть в вагоне для перевозки коров. А вот для перевозки людей таких нормативов нет. Джейсон рассудил, это потому, что люди могут позволить себе не садиться в вагон, в котором, по их мнению, слишком жарко; но почувствовав, как капельки пота пропитывают насквозь его форменную рубашку, он понял, что особого выбора у него нет.

Затуманенным взором Джейсон следил за проплывающим за окном псевдосельским пейзажем лондонских пригородов. Со стороны они, залитые светом нарождающегося дня, выглядели привлекательно, но Джейсон знал, что ни о каком бодрящем, освежающем ветерке здесь не приходится и мечтать, и душная влажная жара все так же наполнена автомобильными выхлопами.

Маленький домик его родителей представлял собой как раз то, что нужно удалившейся на покой супружеской паре, и именно с таким намерением они продали дом в Мьюзуэлл-Хилл, где родились и выросли Джейсон и его братья, и перебрались сюда. Отперев боковую дверь, Джейсон неслышно проскользнул в дом. Он неизменно испытывал чувство стыда, когда, доставая ключ, видел надпись «ЗАПАСНОЙ», выполненную тонкими черными буквами, несмотря на то что ключ висел на связке уже почти полгода. Еще одна жизненная неудача.

Родители еще не встали, и можно было обойтись без пустого обсуждения того, как у него прошел день. Джейсон бесшумно поднялся по застеленной ковровой дорожкой лестнице, избегая скрипящие ступени, и прошел в комнату, которую отец по-прежнему упрямо называл «свободной». Эту дверь открыть без шума он не смог, учитывая то, сколько за ней громоздилось коробок, но, похоже, при этом он никого не разбудил. Пробравшись через лабиринт бурого картона, до сих пор содержащего бо́льшую часть того, что он нажил в своей жизни, Джейсон вытянулся на заправленной кровати.

Его захлестнула усталость. Это была далеко не та комната, в которой прошло его детство, но он все равно увесил стены всем тем, что считал своим. Плакаты рок-групп, которые он не слушал с тех пор, как ему стукнуло пятнадцать, вырезки из журналов с кадрами из фильмов, которые он смотрел, учась в университете, абстрактная картина, купленная им вместе с Тамми, когда они впервые стали жить вместе. Взгляд Джейсона задержался на картине. Вообще-то, он не должен был забирать ее себе. Строго говоря, это был его подарок Тамми, но он смутно надеялся, что если заберет картину вместе с остальными вещами, у Тамми будет повод ему позвонить. Однако она так и не позвонила. Это было глупо: с таким же успехом можно было повесить свидетельство о разводе в рамке, раз ему так хочется иметь на стене что-нибудь такое, при виде чего он будет всякий раз расстраиваться. Нужно ее снять. Как-нибудь потом.

Джейсон открыл коробку с надписью «Кухня», сделанной рукой Тамми четыре года назад. Затем два года назад она сменилась на «Кухня – сковородки», когда они «навсегда переехали в свой дом». И, наконец, шесть месяцев назад – «Книги», уже его почерком. Джейсон достал старую потрепанную книгу в мягкой обложке, триллер Мэттью Рейли, который он уже читал добрый десяток раз, и погрузился в сумеречный мир бывалых моряков, пока наконец не забылся сном.