Джек Кетчам - Девушка по соседству

Напряжение в помещении подскочило до максимума.

Я посмотрел на иглу, а потом на Мег, лежавшую на полу. Она тоже – как и Сьюзан – не сводила глаз с иглы.

– А кто будет это делать? – спросил Эдди.

– Думаю, будет честно, если каждый будет писать по букве. По очереди.

– Отлично. А что мы напишем?

Рут задумалась.

– Думаю, надо попроще. Как насчет: «Я шлюха. Трахни меня»? Думаю, так сгодится. Всем все сразу будет понятно.

– Точно, – сказала Дениз. – Это будет классно.

В этот момент она стала копией Рут. Те же пляшущие огоньки в глазах, то же напряженное ожидание.

– Ого, – сказал Вуфер. – Много букв получается. Почти по три на каждого.

Рут посчитала про себя и кивнула.

– Вообще-то, – сказала она, – если Дэвид не хочет, а мне кажется, он не хочет, вы можете взять по три буквы, а я напишу остальное. Дэвид?

Я замотал головой.

– Как я и думала, – сказала Рут. Но произнесла это без гнева или издевки.

– Хорошо, – сказала Рут. – Я беру букву « Я ». За работу!

– Рут? – сказал я. – Рут?

Вилли подошел ко мне вплотную и принялся лениво выписывать круги кухонным ножом под моим подбородком. Я напрягся всерьез, потому что с Вилли никогда не знаешь, что он выкинет. Я посмотрел на Эдди – он вертел в руках складной нож. Глаза его были холодными, даже мертвыми. Я перевел взгляд на Донни. Это был новый, неизвестный мне Донни. На его помощь рассчитывать не приходилось.

Но Рут просто повернулась ко мне, по-прежнему спокойная – без малейшей тени злости, а голос ее был спокойным и усталым. Словно она пыталась сообщить мне нечто такое, что мне давно полагалось бы уяснить – для моего же блага. Словно она оказывала мне какую-то услугу. Словно из всех присутствующих я был ее любимчиком.

– Дэвид, – произнесла она, – я говорю тебе. Не вмешивайся.

– Тогда я хочу уйти, – сказал я. – Я хочу убраться отсюда.

– Нет.

– Я не хочу этого видеть.

– Так не смотри.

Они и вправду собирались сделать это с Мег. Вуфер достал спички.

И начал разогревать иглу.

Я изо всех сил крепился, чтобы не расплакаться.

– Слышать все это я тоже не хочу.

– Какая жалость, – сказала Рут. – Но если уши у тебя не забиты серой, услышишь ты все.

И я услышал все .

Когда все закончилось и они протерли ее раны спиртом, я подошел посмотреть, что они с ней сделали. Не только в этот раз, но и ночью, и утром.

Впервые за весь день я подошел к ней вплотную.

Они вытащили у нее кляп изо рта, зная, что она была слишком слаба, чтобы хоть что-то сказать. Ее губы распухли. Один глаз почти закрылся, веко стало красно-лиловым. Я увидел три или четыре новых сигаретных ожога на ее груди, на ключице и на внутренней стороне бедра. Треугольный ожог от утюга Рут вздулся и лопнул. Синяки россыпью по всему телу – на ребрах, руках, лодыжках и бедрах – там, где Вилли ее порезал днем раньше.

И еще я увидел надпись.

Я ШЛЮХА ТРАХНИ МЕНЯ

Буквы размером в два дюйма. Все заглавные. Наполовину прожженные, наполовину вырезанные на животе.

Словно написанные рукой неуверенного первоклассника.

– Вот теперь ты не сможешь выйти замуж, – сказала Рут. Она опять сидела в своем кресле, обхватив колени и раскачиваясь взад-вперед. Вилли и Эдди отправились наверх за колой. Помещение провоняло дымом, потом и спиртом.

– Это уже навсегда , Мегги, – сказала она. – Ты не сможешь раздеться. Ни для кого, никогда. Потому что он сразу увидит эти слова.

Я снова посмотрел на Мег и понял, что это правда.

Рут изменила ее.

Изменила на всю оставшуюся жизнь.

Ожоги и синяки со временем исчезнут, но это останется – отчетливая, пусть и не идеально выполненная надпись, – останется даже спустя тридцать лет. Ей придется об этом помнить и объяснять каждый раз, когда она будет при ком-то раздеваться. И стоя перед зеркалом, она будет видеть эти буквы и помнить . В этом году в школе ввели новое правило: обязательный душ после уроков физкультуры. Как она это вынесет – в комнате, полной других девушек?

Рут все это не заботило. Она вела себя так, словно Мег стала ее протеже.

– Так будет лучше, – сказала она. – Вот увидишь. Ни один мужчина тебя не захочет. И детей у тебя не будет. Да тебе повезло! Думаешь, это так здорово – быть симпатичной? Быть сексуальной? Так я тебе скажу, Мегги: в этом мире женщине лучше быть отвратительной .

Эдди и Вилли пришли, смеясь, с упаковкой колы. Они пустили ее по кругу. Я взял одну бутылку и крепко сжал в руке, стараясь не уронить. Меня поташнивало от сладковатого запаха карамели. Я знал: один лишь глоток, и меня вырвет. Я и так сдерживался все это время.

Донни отказался от колы. Он стоял рядом с Мег и смотрел вниз.

– Ты права, мам, – сказал он наконец. – Это меняет все. Я про то, что мы написали. Странно.

Он пытался понять эту загадку. И в конце концов решил ее для себя.

– Теперь в ней нет ничего особенного, – сказал он.

Он казался удивленным и даже радостным.

Рут улыбнулась. Улыбка была слабой, а губы слегка дрожали.

– Я же тебе говорила, – сказала она. – Видишь?

Эдди рассмеялся, подошел к Мег и пнул ее по ребрам. Она едва слышно простонала.

– Ну да. Ни фига особенного, – сказал он.

– Она вообще пустое место , – сказала Дениз, прихлебывая из бутылки.

Эдди снова пнул Мег, на этот раз сильнее, в знак согласия со своей сестрой.

Боже, уведите меня отсюда.

Пожалуйста. Отпустите меня.

– Думаю, ее снова можно растянуть на веревках, – сказала Рут.

– Пусть еще полежит, – сказал Вилли.

– Пол холодный. Я не хочу, чтобы у нее нос потек или кашель начался. Поднимите ее. Дайте на нее посмотреть.

Эдди освободил ее ноги, а Донни руки, но оставил их связанными, перебросив веревку через гвозди в балке.

Мег смотрела на меня. Она очень ослабла. Ни слезинки. Ни сил, чтобы кричать. Просто печальный затравленный взгляд: ты видишь, что со мной сделали?

Донни подтянул веревку, и руки Мег поднялись над ее головой. Конец веревки он привязал к верстаку, но натягивать не стал. Нарочитая небрежность, что было совсем не в его правилах, – словно его уже ничего не заботило. Словно Мег уже не стоила его усилий.

Что-то несомненно изменилось.

Словно буквы, вырезанные на ее теле, лишили ее силы пробуждать любые чувства – будь то страх, похоть или ненависть. Осталась лишь плоть. Бессильная. Вызывавшая разве что презрение.

Рут смотрела на нее взглядом художника, оценивающего свой холст.

– Нужно сделать еще кое-что, – сказала она.

– Что именно? – спросил Донни. Рут задумалась.

– Видишь ли, – сказала она. – Мы сделали ее такой, какой ее не захочет ни один мужчина. Проблема, однако, в том, что она все еще будет хотеть его .