Дэн Поблоки - Встреча [litres]

Маркус унесся в другой мир. Его нервозность, которую она постоянно замечала, куда-то улетучилась. Исчезли трясущиеся руки и постукивающие пальцы. Исчезли гримасы, из-за которых он выглядел так, будто пытался изгнать из головы воображаемые голоса. Он был прекрасен. И даже если он не от мира сего, Азуми знала, что он лучший среди тех, кто не от мира сего. Музыка накатывала на нее словно теплые волны, смывавшие все дурные предчувствия, которые одолевали ее с самого утра. Она готова была целую вечность стоять здесь и слушать его музыку.

И она бы так и стояла, если бы вдруг не услышала голос, звавший ее по имени из глубины коридора за дверью:

– Азууумииии!

Крик был долгим и протяжным, как будто шел издалека. Азуми вся напряглась. Она вышла из зала и всмотрелась в сумрачные глубины коридора. Затем оглянулась на Маркуса. Но он так погрузился в музыку, что даже не поднял головы.

– Поппи? – позвала Азуми. – Это ты?

Но она знала, что это не Поппи. Этот голос она слышала в своих снах, именно он манил ее все дальше в лес за домом. Это был голос Морико.

Азуми крепко зажмурилась, надеясь, что когда она откроет глаза, то окажется, что она лежит дома, в своей постели, и эта поездка ей только приснилась. Она даже не возражает, открыв глаза, обнаружить, что она опять ходила во сне и теперь стоит одна в ночном лесу. Но когда Азуми наконец медленно открыла глаза, она увидела, что только ушла дальше по коридору, оставив позади умиротворяющую музыку Маркуса.

К ручке двери была привязана светящаяся розовая нейлоновая лента. Точно такая же, как те, за которыми Морико ушла в лес. Точно такая же, как те, от которых Азуми отвернулась в тот день, когда последний раз видела сестру, боясь того, что они могут найти на другом ее конце. Туго натянутая лента терялась в тени коридора, как будто кто-то вдалеке крепко держал ее.

И вновь этот голос:

– Азуми!

– Морико? – крикнула девочка. Она ничего не могла с собой поделать. Азуми знала, что Морико никак не может оказаться здесь, но все равно с замершим сердцем шагнула вперед, протянула руку и сжала розовую нейлоновую ленту. Упрямо тряхнув головой, она постаралась отбросить страхи и пошла за лентой все дальше по коридору. Туда, где сгустились тени.

НАВЕРХУ Поппи по-прежнему находилась в кабинете.

Рядом с наброском, где были изображены пятеро детей в форме, висели несколько пейзажей. Одна высокая картина, стоящая на полу между дверью и окнами с красными шторами, была завешена тонкой черной тканью, скрывающей изображение. И хотя Поппи сгорала от любопытства и желания узнать, что это за дом и какое он имеет отношение к ее семье, какое-то шестое чувство подсказало ей, что от этой картины лучше держаться подальше.

Столы и архивные шкафы буквально загромождали комнату. Везде лежали кипы бумаг и папок – казалось, они только и ждут, чтобы их открыли и прочитали. Поппи представила, как бы на ее месте вели себя детективы из любимых книжек – Шпионка Хэрриэт или Черепаха из «Игры Вестинга» – умные ребята, замечающие детали, которые даже взрослые могли упустить. Может быть, здесь есть какие-то бумаги тетушки Дельфинии. Поппи понимала, что следует вести себя аккуратно и не путать документы на случай, если тетушка вдруг зайдет и наткнется на нее.

В первой стопке сверху лежал подробный счет продуктового магазина в Гринклиффе. Счет был выписан «детскому дому «Ларкспур».

В этом доме когда-то был приют, такой же, как «Четвертая надежда»? Или это по-прежнему приют? Тетушка Дельфиния об этом не упоминала. Поппи сглотнула. Это дурной знак.

Где-то рядом кто-то тихо вздохнул.

– Дельфиния? – ровным голосом спросила Поппи. Никто не отозвался.

Чек был выписан в конце 1940 года. Поппи пролистала еще несколько бумаг. Судя по всему, Ларкспур – не просто интернат, а сиротский приют. Поппи с трудом сдерживала слезы. Неужели для тетушки Дельфинии она будет всего лишь очередным приемным ребенком? Она оглянулась на рисунок рядом с дверью. Эти дети на рисунке такие же, как она – рабы суровой системы, живущие ожиданием свободы?

А затем внизу страницы, которую она держала в руке, Поппи заметила имя, при виде которого она задрожала от волнения. Это была подпись директора приюта – человека по имени Сайрус Колдуэлл. «Еще один Колдуэлл, как и я!» Она уже предвкушала тот момент, когда попросит тетушку показать ей генеалогическое древо Колдуэллов.

У Поппи голова кружилась от волнения, но она продолжала копаться в залежах бумаг. В основном это были бухгалтерские книги, цифры и информация о приходах и расходах, и почти все они были подписаны Сайрусом Колдуэллом.

Она открыла ящик в одном из шкафов и обнаружила там старые личные дела сирот, живших в Ларкспуре. К бумагам прилагались маленькие фотографии детей. На этих документах тоже везде стояла фамилия Колдуэлл.

«Интересно, кем он мне приходится», – подумала Поппи. Бумаги были подписаны довольно давно. А вдруг директор все еще где-нибудь в Ларкспуре? В любом случае здесь есть ее родственники. У Поппи чуть ноги не подкосились от радости. Она уже боялась, что ей придется вернуться в «Четвертую надежду».

Поппи продолжала исследовать ящики, в надежде узнать что-нибудь о директоре или тетушке, а потом перешла к столам, расположенным вдоль ряда маленьких окон в дальнем конце комнаты. Один стол – аккуратно прибранный – заметно отличался от остальных. На зеленой столешнице покоились две папки, разбухшие от бумаг. На верхней папке висел ярлычок с надписью «ОСОБЫЕ», сделанной ярко-красным карандашом, буквы уже трудно было разобрать.

– Особые? – вслух удивилась Поппи. – Какие такие особые?

Но не успела она изучить документы, как неподалеку послышался чей-то шепот. Поппи оторвалась от папки, пытаясь определить, откуда исходит голос. Судя по всему, он принадлежал маленькой девочке.

Отвернувшись от стола и оглядевшись, она поняла, что комната была в форме буквы L и одну часть ее она не заметила. Голос доносился из-за угла.

– Эй? – позвала Поппи. Она закрыла папку под названием «ОСОБЫЕ» и положила ее к себе в сумку.

Она пошла на голос и вскоре смогла разобрать слова, которые бормотала девочка: «…хлебные крошки рассыпаны по лесу…» В раннем детстве сказка о Гензеле и Гретель наводила на Поппи настоящий ужас. Только боялась она не ведьмы в пряничном домике, а бессердечных родителей, отправивших собственных детей в лес на верную смерть.

Затаив дыхание, Поппи заглянула за угол. Яркое полуденное солнце освещало одинокий, развернутый к окну стул с высокой спинкой. Стул был такой высокий, что Поппи не видела сидящую на нем девочку.

– Гретель не теряла ни минуты, – продолжал голос. К Поппи вдруг вернулась ее обычная застенчивость. Она сжала колени и плотнее прижала к себе сумку. – Она отправила ведьму в печку, захлопнула дверцу и задвинула засов, заперев ее внутри. По домику разнесся вой, и такая в нем была жгучая ярость, что пряничные стенки чуть не растаяли. «Скажите, госпожа, – с улыбкой спросила Гретель, – теперь печка достаточно нагрелась, чтобы готовить в ней мясо?» Затем она обернулась к костяной клетке, где скорчился ее братик, глядевший на нее со смесью удивления и ужаса.