Татьяна Корсакова - Шепот гремучей лощины [СИ litres]

Митяй думал, она начнет выделываться, как всякая девчонка, с которой хотят стащить блузку, но она кивнула и велела:

– Отвернитесь!

Они послушно отвернулись, хотя не было в этом никакого смысла, видели они уже Соню в порванной комбинашке, насмотрелись.

Она разделась быстро, а потом так же быстро натянула на себя кофту и пальто.

– Все, можете смотреть, – сказала смущенно.

Они посмотрели. Смотрели в основном на белую блузку в розовый цветочек. Хватит ли этого для перевязки?

– Сверху можно шарфом замотать. – Соня глянула на Севину шею, тот молча стянул шарф, протянул ей, потом сказал: – В рюкзаке есть самогон. Сгодится для обработки ран?

– Сгодится! – обрадовалась она и попробовала разорвать блузку голыми руками.

Голыми руками не получилось, Митяй пустил в ход свой охотничий нож. От блузки шел тонкий цветочный аромат. Или ему это просто мерещилось?

Дальше они не мешали и под ногами не путались. Соня орудовала решительно и ловко, наверное, и в самом деле батя-хирург брал ее с собой в перевязочную. А отмытые от запекшейся крови раны выглядели страшно. С такими не живут.

С такими не живут… Это думал Митяй. Это читалось в Сонином взгляде.

К черту! Обычные люди не живут, а его батя фартовый!

Он так и сказал, процедил сквозь стиснутые зубы про фарт, и Соня не стала спорить, молча кивнула, закусила губу, замотала, пережала шарфом батину грудь.

– Все. – Она выпрямилась. – Кровотечение остановилось само… – В голосе ее было безмерное удивление, видно, бате-хирургу такие живучие пациенты не попадались. – Но ему все равно нужна операция. В самое ближайшее время.

– Нужна, значит, сделаем! – Митяй встал на ноги. Ему бы сказать Соне спасибо, но проклятая поперечность лишила его правильных слов. В кармане отцовского пальто он нашел залитую кровью пачку папирос, выбрал одну, которая посуше, и закурил.

Ему думалось, что они не успеют, что никакого фарта не хватит для того, чтобы батя дотянул до операции. Да и есть ли в партизанском отряде врач? Старый Зосимович, наверное, смог бы помочь, но где сейчас Зосимович? Живой ли он вообще?

– Выдвигаемся! – сказал он, растирая окурок в пальцах. – Мало времени!

Горыныч все понял правильно, подошел к лежащему на земле бате, лег рядом, терпеливо ожидая, пока они с Севой сделают все, как надо. Подумалось, что на носилках бате было бы удобнее, но Митяй тут же отбросил эту мысль. Удобнее, вот только медленнее в разы.

Пес был странный. Нет, пес был страшный! Что бы там не говорили про него ребята, как бы не пытались подготовить Соню к этой встрече. Огромный, с шерстью такой темной, что на ней не было различимо теней. А глаза… Особенности породы, сказал Сева. Какая такая порода? Соня видела красноглазых кроликов-альбиносов и красноглазых крыс в больничной лаборатории. Но у тех зверей глаза были красными по очевидным причинам, из-за близости кровеносных сосудов и отсутствия пигмента в радужке, а глаза этого пса светились красным изнутри, как уголья! И хвост! Вместо шерсти покрытый чем-то похожим на черную чешую, узкий и длинный, словно обгоревший. Не бывает у собак таких хвостов! Ни у кого не бывает таких хвостов, если уж начистоту!

Да и сам Митя… Про альбиносов Соня знала, видела и в жизни, и на картинках. Митя был беловолосым, но не был альбиносом. И глаза у него зеленые, как трава подзаборная, как майский луг. Вот такие у него глаза. Так что же не так с волосами? Может быть, на самом деле они не белые, а седые?..

Все эти мысли пронеслись в Сониной голове за считанные секунды, а потом она увидела лежащего у лап пса дядю Гришу. Она думала, странности закончились на черном псе и седом парне, но странности только начинались.

По всем законам биологии и анатомии дядя Гриша должен был быть мертв. Соня насчитала двенадцать пулевых отверстий. Как минимум шесть ран были смертельными. Раны были смертельными, а дядя Гриша продолжал жить. Его сердце билось странно. Иногда казалось, что вовсе не билось, что это всего лишь игра воображения, но потом ухо ловило тихое «тук», и собственное Сонино сердце срывалось в галоп от радости и надежды.

Радоваться было рано. И обольщаться было нельзя. С такими ранами не живут. И то, что дядя Гриша пока еще жил – это даже не случайность и не фарт, как говорит Митя, это чудо. Надолго ли хватит этого чуда? Дотянут ли они до партизанского отряда? Найдут ли там врача, способного провести сложнейшие операции? Сонин папа бы смог, но папа на фронте, бьется с фашистами и спасает жизни. Папа на фронте, а она, значит, будет спасать жизни здесь, в тылу врага! Одну конкретную жизнь.

Шли быстро и в полном молчании. Лишь похрустывали сухие ветки под лапами странного пса со странной кличкой Горыныч. День давно уже наступил, но в лесу все равно было сумрачно и туманно. Соне казалось, что она уже начинает привыкать к туманам. Жаль только, бояться их она не переставала. Что-то было связано с туманами, что-то темное и страшное, что Соня намеренно выбросила из головы. Туман казался живым существом, куда более живым, чем черный пес. Иногда в сизой пелене Соне что-то чудилось: то ли движение, то ли красные отсветы. Иногда ей слышалась чья-то крадущаяся поступь. Ей было страшно, но Сева и Митя выглядели спокойными. Сева, кажется, даже равнодушным к происходящему. И случилось это равнодушие внезапно, Соня даже точно помнила когда. Когда она рассказала про подрыв машины фон Клейста. В том, что Сева не скорбел из-за этого фашистского гада, она была уверена. Тогда что же в ее рассказе так его расстроило, заставило замкнуться в себе? Наверное, Митя знал причину, но рассказывать он о ней не станет. Он не станет рассказывать, а Соня расспрашивать. Этих двоих ей до конца жизни нужно благодарить уже только за то, что они не прошли мимо, что примчались на ее крик. Похоже, примчались не одни, а с вот этим черным псом…

Мог ли Горыныч быть тем самым чудовищем из лощины? В том, что он был чудовищем, Соня не сомневалась. Как не сомневалась она и в том, что это Горыныч убил тех фашистов. Боялась ли она его? Выходило, что не боялась. Вон Митя с Севой не боятся, значит, и ей не нужно.

У Сони оставалось еще очень много вопросов, но она понимала, что на большинство из них ответа ей сейчас не получить. Может быть, никогда не получить, если уж на то пошло. Это знание немного смиряло ее с действительностью, но не умаляло все нарастающий, почти животный страх. Там, в недрах тумана, что-то происходило, там прямо сейчас зарождалось что-то странное. И очень скоро они все поняли, что именно.

Первым насторожился черный пес, остановился, навострил уши, прислушался. Они, все трое, тоже прислушались. Поначалу было очень тихо, но вскоре они услышали отдаленный, приглушенный расстоянием и туманом собачий лай. Соня испуганно вздрогнула. Означать это могло лишь одно: фрицы выслали в лес карательный отряд. Может быть просто для того, чтобы отыскать и убить сбежавших сельчан. Может быть, чтобы отомстить партизанам за смерть фон Клейста и бургомистра. А может, они нашли тех убитых, обезглавленных немцев, которые напали на Соню у лесопилки.