Дмитрий Ахметшин - Комплот детей

— Куда ты… что ты делаешь? — задыхаясь, спросил Игорь.

— Не хочешь же ты, чтобы эта крашеная сучка, когда они ничего не найдут, растерзала меня своими когтями? — приблизившись к самому уху Игоря, зашептала Ленка.

— Но ресторан…

— Может и ресторан. Но я лично ставлю на другое место. Ты забыл, что я положила здесь половину юности, сидя в билетной кассе или убирая сраные листья?

Точно. Они и познакомились как раз здесь — иногда этот факт вылетал у Игоря из головы.

Ленка тем временем пела свою старинную песню, вцепившись в воротник пальто:

— …нас могли пристрелить! Послушай, мужик ты или тряпка? Я почти готова поверить, что тебя побили за благородное дело, а не для того, чтобы отнять бумажник или за то, что ты по пьяни нассал кому-то на ботинки. Не разочаровывай меня. Нам нужно было бежать, иначе нас просто убили бы и бросили здесь, посреди парка.

Игорь посмотрел на её живот, который зелёная ткань пальто очерчивала так явно, облегала так туго, что у него к горлу подступил комок тошноты. Если это случится… если их убьют… малыш так и сгниёт там, не вдохнув настоящего воздуха своими крошечными ноздрями, не увидев папу и не подержав за руку маму.

Десяток секунд спустя они услышали взбешённый вопль Петра.

— Эй, вы там! Я знаю, что вы где-то прячетесь. Выходите, и вам ничего не будет. Мы просто пойдём дальше.

Казалось, если бы не стены тесных коробок-ларьков, можно было протянуть руку и взять его за рукав. Казалось, было слышно, как скрипит под ногами снег, хотя умом Игорь понимал, что это не более чем шумы в голове. Вспомнилось, как Пётр говорил: «я пристрелил эту сучку». Ленка тянула его за руку, призывая идти прочь по тропе, но ноги не подчинялись.

— Нам нужно выйти к ним, — прошептал жене Игорь. — Иначе он начнёт стрелять по стенам, а они тонкие… там же сплошная фанера. Если он ранит тебя, я… я…

— Ты чокнулся? Он точно нас пристрелит.

Голос Петра на этот раз послышался чуть левее, из-за киоска, с которого, если Игорю не изменяла память, торговали воздушными змеями. Осторожно выглянув из своего укрытия, Игорь увидел, как Пётр пытается протиснуться в щель между двумя киосками, но там было достаточно узко, кроме того, требовалось перебраться через мешки с песком. Мила скулила где-то поблизости. Даже не скулила… подвывала, как будто Игорь и Лена унесли с собой остатки её бедного разума.

— Я всё равно вас найду! Давайте, вашу мать, вести себя как взрослые люди…

Что он под этим подразумевал, так и осталось загадкой. Потому что как только грохнул первый выстрел, Игорь, стиснув запястье жены, рванулся в указанном ею направлении. Высоко вверху с одного из деревьев сорвалась стая ворон, и это привело Петра в настоящее неистовство. Началась беспорядочная пальба. За рядами лотков (кое-где было трудно пройти из-за самого разнообразного хлама, который убрали сюда на зиму) обнаружилось кирпичное сооружение — старый туалет, перед которым теперь, как дошколята перед ветераном, выстраивались новенькие голубые кабинки. Здесь они остановились перевести дух. Постепенно вопли Петра затихли вдали, хотя раз или два чета Евсеевых слышала эхо выстрелов.

— Так каков теперь план, товарищ капитан? — спросил Игорь.

— Идём к чёртову колесу. Я, помнится, рассказывала Кирюхе про подземелья под ним, и даже показывала вход. Если в нём осталось хоть немного детскости , он не забыл. И привёл свой отряд туда. Там вернее всего мы найдём их… их всех.

Игорь сказал:

— Как раз в здравом уме он никогда бы туда не попёрся. Ползать под землёй — не для него. Ему бы всё книжечки…

— Ты плохо знаешь сына, — холодно сказала Ленка. — Она взяла Игоря за руку и увлекла дальше по тропинке. С каждым шагом они проваливались в снег всё глубже. — Он прямо загорелся этими подземельями. Когда мы здесь гуляли, прямо из кожи вон лез, чтобы я отпустила его там побродить. А потом, когда стал постарше… мне кажется, он там уже бывал, только никому, конечно, не рассказывал. Считай это женским, материнским предчувствием. Может даже, подружился с кем-то из окрестных сорвиголов.

Игорь фыркнул.

— Если б я хоть раз увидел его в компании молодых разбойников — вроде тех, с которыми я сам гонял в детстве — я бы, может, не считал его таким странным. Может, даже попытался бы с ним подружиться.

Ленка смерила мужа долгим взглядом. Глаза её в темноте влажно поблёскивали.

— Кирюхе не нужна была толпа. Он — сам себе толпа и племя. Поверь, такие люди гораздо сильнее и самостоятельнее. Те, кто умеет никому не подчиняться и никого не подчинять себе, сейчас редки как неразработанные золотые залежи. Но вот, опять же, если подумать трезво — теперь он с толпой. Стал частью толпы. И что, ты доволен?

Игорю нечего было ответить. Он поскрёб под шапкой голову и промолчал.

Сначала далеко впереди появились тусклые огоньки фонарей в ореоле, казалось, висящих в воздухе снежинок. Потом из темноты величаво выкатилась громада колеса обозрения. Кабинки раскачивались в своих путах — на зиму их снимать не стали, но закрепили дополнительно какими-то канатами. Казалось, будто там поселился гигантский паук. Рядом пристроилась ещё парочка каруселей, автобус, который раскачивал на одной оси специальный механизм, картинговый трек, сложенный из старых автомобильных покрышек. Билетные будки и кабина техника колеса обозрения стояли заколоченные и пустые.

Ленка нервно хихикнула.

— Ну, сможешь угадать, где прячутся наши мышки?

— Я уже понял, что всё самое интересное здесь не для глаз простых посетителей. И располагается в какой-нибудь помойке.

Ленка смешно сморщила носик. На ресницах у неё повисли снежинки.

— Эта помойка, знаешь ли, была моей жизнью на протяжении четырёх лет… но ты почти прав. За декорациями всегда происходит всё самое интересное.

Она не торопилась двигаться. Водила подбородком, как будто хотела немного ослабить шарф. Потом спросила:

— Как ты думаешь, нам удастся вытащить Кирюху?

Игорь пожал плечами.

— Это зависит от того, захочет ли он быть вытащенным. Я в этом сомневаюсь. Пацан стал сильно самостоятельным. И, прежде всего, нужно разобраться, что же с ним — и со всеми ими — происходит. Это работа не для нас. Это работа для учёных. Психологов. Медиков.

Ленка дёрнула плечиком и пошла вперёд.

Здесь был наполовину утопленный в бетонную основу колеса проход. Арка дверного проёма располагалась под небольшим углом. Сразу за ней — знала Лена — ступеньки, которые круто уходят вниз, в подземелье. Там — механизмы колеса обозрения, вереница тесных пустых помещений, непонятно для чего предназначенных. Их заполняли всем, чем могли: старой верхней одеждой, костюмами с давно отыгранных представлений, какими-то непонятными железяками, колченогими столами и хромыми стульями, складывали на зиму велосипеды, а на лето — санки и тубы. У потолка ютилась изумрудно-зелёная плесень, а из вентиляции долетали искажённые до неузнаваемости отзвуки с поверхности. Между коллег Ленки ходили самые разнообразные легенды относительно происхождения «чёртовой ямы» — так они называли подземелья, хотя правда была банальна — просто ещё одно бомбоубежище, отстроенное во времена Советского Союза и подчистую разграбленное в девяностых. И какими бы таинственными и страшными не казались для новичков тамошние стены, выкрашенные кое-где облезшей уже зелёной краской, ничего необычного там не происходило. Лампочки не гасли и не мигали, никто не стучался в стены, пытаясь выбраться из замурованных областей наружу, ни разу ни в одном даже самом тёмном уголке никто не нашёл обтянутый искусственной кожей противогаза череп. Кому-то всё это казалось странным: учитывая многочисленные легенды, рассказываемые в посвящённых городской истории книжках. Доподлинно известно, что за сорок лет до того, как здесь появился в восьмидесятых годах парк, в эти края свозили и закапывали расстрелянных НКВД людей. Несколько старинных дач в окрестностях, непонятно кому принадлежащих, зарастали молодой дубовой порослью.