Дмитрий Ахметшин - Комплот детей

Позже это место начали окультуривать, вырубать лишнее, прокладывать дорожки. А когда стали рыть котлован под убежище, костей нашли просто уйму. Отец Ленки рассказывал, что мальчишками долго они ещё бегали сюда за четыре километра, чтобы поиметь нехитрые трофеи: клочки одежды, какие-то ржавые значки, а если повезёт — то и обломок кости или челюстную кость.

Место обросло легендами и преданиями, ни одно из которых не находило подтверждения, несмотря на все надежды жадных до чего-то таинственного молодых умов.

Сейчас Ленка завела мужа за опору колеса. Возле её бетонной основы земля резко уходила вниз. Под ногами мешались старые велосипедные покрышки. Фонарный столб здесь заменяла мутная лампа без абажура, с грехом пополам защищённая металлическим козырьком. Крепилась она прямо к бетонной плите и, как ни удивительно, работала. Перемотанные изолентой провода, которые уходили внутрь облезлого щитка, напоминали древесные корни. Игорь решил, что не хотел бы работать здесь электриком.

— Шшш, — прошептала Лена, приложив к губам палец. И показала под ноги. Впрочем, Игорь и сам видел: не далее чем днём здесь ходили. Следы замёл свежий снег, но всё же они были различимы.

Дверь прикрыта, замок был сорван вместе с петлями. Ещё один шаг оставалось сделать, прежде чем забудется всё — переживания последних часов, воспоминания о молодости, рассуждения-внутри-себя, которыми Игорь и Лена делились друг с другом короткими взглядами, забудется даже чокнутая семейная парочка с пистолетом, которую они отправили в другой конец парка.

И Лена сделала этот шаг. На что-то наступила, посмотрела под ноги.

— О Господи…

Игорь почувствовал даже сквозь рукав пальто, как её пальцы стали влажными.

Там были лица. Белые, равнодушные, холодные, как маски к хэллуиновскому карнавалу, которые кто-то просыпал из коробки. На три четверти заметённые снегом и всё-таки различимые в тусклом жёлтом свете. Несколько детских трупов, без сомнения, промёрзших до самых костей. Скрюченные пальцы, торчащие из снега.

Ленка бросилась вперёд, принялась голыми руками разгребать снег, сдувать его с лиц, чтобы разглядеть каждое. Игорь стоял, глотая ртом воздух и не зная, что предпринять.

Все они умерли, похоже, по разным причинам. У кого-то была проломлена голова, открывая самую нелицеприятную картину, которую Игорь видел в жизни, кто-то, похоже, замёрз насмерть, будучи одет в лёгкую маечку и штаны. У других — повреждения разной степени тяжести и совместимости с жизнью. Так или иначе — все они здесь были похожи на замёрзших во время ледникового периода мамонтов. Одежда смёрзлась друг с другом, застыв коркой, которую, казалось, не получилось бы пробить даже топором. Глаза, похожие на линзы микроскопа, слепо смотрели в небо, их покрывала лёгкая изморозь.

Они не случайно здесь лежат. Они, наверное, все погибли там, внутри, и их, как мусор, слишком громоздкий, чтобы тащить до мусорного бака, просто вышвырнули за порог.

Наконец, Лена поднялась на ноги, закончив свои ужасные изыскания. Кирилла — вот кого она искала — их пацана среди мертвецов не было. Была одна девочка лет четырёх, другие немногим старше. Самый большой выглядел на одиннадцать, и по его щекастому лицу расплылась глуповатая полугримаса-полуулыбка. Игорю отчего-то вспомнилось выражение на лице любителя хурмы.

Они отступили под чёртово колесо. Игорь со второй попытки достал из пачки сигарету (первую он уронил и не стал поднимать), раскурил и глубоко затянулся.

— Дай мне.

— Тебе нельзя. Ты…

— Дай мне чёртову сигарету! — заорала Лена, и Игорь просто не посмел сжать пальцы, когда она вырвала у него «L&M».

Никто не стал говорить «это ужасно». Невозможно было представить, как такими простыми словами можно было передать всю растерянность, которая охватила их умы. Они собирались, словно дети, искупаться в пруду на мелководье, а вместо ласкового песка на дне нащупали склизкий ил и бездну.

— Во что они превратились, Игорь? — спросила Лена вместо этого.

Игорь ответил не сразу. Он как следует покрутил в голове вопрос, рассматривая его со всех сторон сквозь призму замёрзшей у кого-то из тех детей на щеках слёзной жидкости. Потом сказал:

— Во что-то, что вне нашего понимания.

— Какое, к чёрту, понимание? В любом понимании это монстры… монстры, которых не заботит смерть других детей, таких же, как они, кем бы они теперь не стали. Может, это психотропное оружие, а? Вроде того, что разрабатывали немцы во вторую мировую.

— Ни одно психотропное оружие нельзя распылить так, чтобы оно начало действовать по всему миру одновременно. Что-то поменялось в головах. Знаешь, что я думаю — может этот переключатель всегда был у нас внутри? Просто у взрослых он так далеко за повседневными бытовыми проблемами, что уже и не нащупаешь. А у детей здесь, рядом, только протяни руку. У тех, кто не там и не здесь, он тоже переключился, но как-то неправильно. Один парень мне говорил про шум в голове, как от сломанного приёмника — якобы, это то, что он слышит с недавних пор, и оно мешает ему думать. Может, дети слышат что-нибудь совершенно иное, нежели шум? Что-нибудь, что говорит им делать так или этак? Может, это нечто вроде наказания свыше, — Игорь и сам не понимал, что заставило его, убеждённого атеиста, такое сказать. Но, как говорится, в окопах под огнём атеистов не бывает, а они сейчас вроде как на передовой. — Мы старались сделать из детей что-то, похожее на нас самих, при этом совершенно не подозревая, что они из себя представляют. Мы ведь знаем только себя, да и то плоховато. Мы уже забыли, какими были, когда были маленькими. Мы были как учителя, которые пытались учить, сами не зная предмета, просто по учебникам.

— Да кому какое дело. Всех этих детей… этих детей уже невозможно вернуть.

Игорь долго изучал её профиль с догорающей до фильтра сигаретой в уголке рта, пытаясь понять, кого она имеет ввиду — тех, кто погиб, или тех, кто остался жив. Наверное, и тех и других.

— Если бы я могла… — сказала она, крупно вздрагивая, — Если бы я только могла… я бы замуровала эту дыру в земле навсегда. Я бы сожгла там всё напалмом, как в «Апокалипсисе сегодня».

— Ты никого не сожжёшь, стерва, — вдруг произнёс голос рядом с ними. Он был тих, но и Ленка, и Игорь почувствовали, до каких температур разогреты там, внутри, эмоции. От очкастого флегматика не осталось и следа. Звук этого голоса — шипение реактивных двигателей ядерной ракеты, не иначе.

В затылок Игорю упёрся ледяной ствол. Пётр подошёл неслышно, снежная подушка съедала звуки шагов, а скрипы гигантского колеса над головой — злое его дыхание, слушая которое Игорь просто не мог теперь не понять, как они не услышали его раньше. Тут же откуда-то выскочила его жена. Она схватила Ленку сзади за волосы, оттянула так, что голова той запрокинулась почти на девяносто градусов.