Алан Кранк - Кормилец

– Готовимся к романтическому путешествию. Вечер итальянской кухни, – ответила Марина. – Паста с говядиной. Только спагетти закончились, пришлось использовать аналоги.

– Да? – Игорь заглянул в тарелку. – А я помню времена, когда это блюдо называлось макароны по-флотски.

– Ну, если это будет морской круиз, можно назвать и так, – ответила жена.

Игорь рассмеялся от души. Со смехом слетали редкие остатки дневного напряжения.

После прогулки он почувствовал себя намного лучше. В голове прояснилось, настроение улучшилось, плюс он нагулял аппетит.

– Какие новости? – спросил Игорь, отправляя в рот первую порцию макарон.

Томатная паста в блюде гарантировала изжогу, но было вкусно.

– Америка расширила санкционный список, и Дерипаска потерял два миллиарда долларов. Медведев вынес на рассмотрение правительства предложение помочь бедолаге деньгами из федерального бюджета.

– Конечно, надо помочь человеку. Есть что-нибудь менее глобальное?

– Есть. У мамы снова подскочило давление. Водопроводчики перекопали парк. Екатерина Олеговна снова бастует.

– А вот здесь поподробней, – попросил Игорь.

– Позвонила и объявила каникулы с завтрашнего дня.

Игорь убрал ото рта поднесенную вилку.

– Снова в Москву собралась?

Попытки выбить повышение жалованья угрозами переезда в столицу прочно укрепились в списке вредных привычек Екатерины Олеговны.

– Не угадал. Она сказала, что получила от Сережи какой-то подарок и теперь должна обдумать дальнейший план занятий.

– Очень интересно, – сказал Игорь и повернулся к Сереже. – Надеюсь, ты не подарил ей мои подштанники, сынок? На следующей неделе обещают заморозок.

Сережа не ответил. Он сосредоточенно накалывал макароны на вилку и совал их в рот. Как-то Вера Васильевна поставила перед внуком тарелку размером с корыто, полную толченой картошки. Сережа ел до тех пор, пока картошка не полезла обратно.

– Какой-то подарок? – повторил Игорь. – Звучит интригующе.

– Да. Женщина-загадка, блин. Я спросила ее трижды, что за подарок. Она сказала, что пока что не может сказать, потому что это Сережин секрет.

Лиза насторожилась и перестала гонять вилкой по тарелке скользкую от масла макаронину. Глаза ее стали чуть больше.

– Знаешь, – продолжила Марина, – даже если она вообще больше не придет, я не сильно огорчусь. Да, ей мы обязаны уходом от ночных подгузников. И доску Сегена тоже освоили благодаря ей. Но за последний год Сережа не продвинулся ни на миллиметр. И вот эти ее выкрутасы с переездами и секретами уже прилично подзадолбали.

Игорь поморщился. Екатерину Олеговну нашел он. Он настоял на прекращении учебы в коррекционном классе четыре года назад и на переходе на домашнее обучение.

– Заминки в учебе – это нормально, – сказал Игорь. – В психологии это называют «плато».

– Наше плато разрослось до размеров пустыни Гоби. Сереже давно нужен новый учитель.

– Надеюсь, ты ей об этом не сказала? – спросил Игорь

– Нет. Но скажу, если вдруг речь зайдет об этом. И не вздумай ей звонить. Каникулы так каникулы.

Игорь не стал спорить. Пусть философы занимаются поисками истины, а для него первостепенная задача на сегодня – не накрутить себе нервы. Сейчас без лишних слов он доест, поднимется к себе в кабинет, откроет тетрадь и выплеснет на лист очередную порцию воспоминаний.

В кабинете Игорь заперся намного раньше обычного, несмотря на долгие сборы. Сначала он забыл дневник в машине, как с утра в ней же забыл сына. Потом еще долго искал ручку, которая оказалась не на столе, как обычно, а в среднем ящике.

– Что бы вы посоветовали для укрепления памяти, коллега? – спросил он у портрета Фрейда, наконец устроившись в кресле. – Да, я не против кое-что позабыть, но забывается, к сожалению, совсем не то, что нужно.

Он хотел продолжить монолог, но замолк, вдруг подумав о том, как это выглядит со стороны. Собственная шутка немного напугала, показавшись очередным симптомом, и он поторопился перейти к делу. Голова была паровым котлом, который распирали воспоминания, а авторучка – клапаном для сброса давления.

«Запись 9 от 1.10. 2017 г.

Я не согласен с афоризмом Льва Толстого, касающегося счастливых и несчастных семей. Может быть, сто пятьдесят лет назад мир был устроен по-другому, но, по моим наблюдениям, несчастных семей вообще не бывает. Оказавшись в горе, семья умирает и превращается в группу знакомых людей, запертых в едином пространстве.

Когда я подъехал к «Океану», Марина лежала на лавочке, подложив под голову пакет с вещами. Рядом с лавкой валялись йогурты, пустые судочки, нижнее белье и бумажки с результатами анализов. Прохожие аккуратно переступали через разбросанные по тротуару вещи, искоса поглядывая на их хозяйку. Я подошел к лавке и сел рядом.

– Знаешь, что я сделала, как только вышла из больницы? – увидев меня, спросила она. – Выбросила свой талисман в мусорный бак. Он не помогает. Ничего не помогает.

Я хотел сказать, что все наладится, но вспомнил про нулевую вероятность повторной беременности и промолчал.

Марина прорыдала всю ночь. А я на кухне до утра читал ее выписки. По результатам обследований вырисовывалась мрачная картина. Сердцебиение не прослушивалось. Гемоглобина было мало. Лейкоциты превышали норму втрое. Плод отставал в развитии не меньше чем на пару недель. Я перепроверил себя. Просмотрел два десятка профессиональных сайтов акушеров-гинекологов. Предположения подтвердились. Но все же был один пункт, вселяющий надежду. Вопросительный знак в конце строчки «Заключение врача». Жирный. Твердый. Взвешенный. За него я и зацепился».

«Запись 10 от 1.10.2017 г.

«Черви будут есть нашего малыша…» Этой фразой Марина встретила меня вечером следующего дня. Она достала из кармана халата снимок УЗИ (тот самый, о котором говорила по телефону) и поцеловала его. За два дня картинка превратилась в серый мятый клочок бумаги, на котором невозможно было ничего разглядеть. Для нее это не имело никакого значения. Бумажка стала символом, мрачным фетишем взамен выброшенной полоски экспресс-теста.

– Черви будут есть нашего малыша… – повторила она, вслушиваясь в звучание слов, и даже, казалось, наслаждаясь страшным смыслом сказанного. – Если мы не спасем его.

Для того чтобы правильно оценить ее состояние, диплом медицинского вуза был ни к чему. Мне следовало либо срочно положить ее в стационар, либо взять отгулы и поработать с ней амбулаторно. Я не сделал ни того ни другого. Почему? Отчасти потому, что сам находился на грани срыва, отчасти потому, что струсил. Побоялся реакции коллег на госпитализацию жены и постеснялся просить отгулы у начальства. Это была первая ошибка в длинной череде неверных роковых решений.