Алан Кранк - Кормилец

– Открой окно и впусти меня.

Впусти – и мы пройдем по комнатам и навестим твою жену и деток. Хочу посмотреть на них.

– Нет.

Он отвернулся. Зажег свет, чтобы не видеть ее. Но было поздно. Образ въелся в сетчатку и застыл перед глазами. Игорь зажмурился, посмотрел на лампу. Ничего не изменилось.

– Тогда выходи сам, – сказала она.

Каждое слово впечатывалось в барабанные перепонки и тут же разносилось с кровью, пропитывая ядом серое вещество. Слова были пугающими и притягательными одновременно. За ними были сила и тайна. Он вспомнил, как, смеясь, бежал по лесу к Дереву счастья. Чужая воля стучалась в черепную коробку, в которой прятался дрожащий от страха рассудок. «Открывай, пойдем веселиться!» – орала она, и кость трещала под ее ударами.

«Даже если предположить, что происходящее – лишь плод воображения, – думал Игорь, – все равно это кошмар. А как еще называется ситуация, когда среди ночи просыпается отец семейства, тихо, чтобы не разбудить жену и детей, крадется в ванную и там в темноте кривляется, разговаривая сам с собой разными голосами? Это вовсе не невроз, как я «окончательно» решил два часа назад в кабинете. Неврозы редко сопровождаются галлюцинациями. Так же редко, как мертвецы выбираются из могил».

«Запись 22 от 2.10.2017 г.

Шматченко всем телом налег на лопату. Штык вошел в грунт на пару сантиметров и остановился.

– Как будто катком прошли, – сказал он, выковыривая гладко срезанный кусок глины. – Даже когда грязь вокруг, под деревом сухо, как у старухи в дырке. И никогда ни червяка, ни корешка. Оно выпивает все без остатка. Очень жадное. Хоть и мертвое. Хочешь знать, как оно выглядит? Нет, сам я не видел, но мне рассказывали. Один парень, лет двадцать назад. Не человек – тряпка. Даже коту шею свернуть не мог, вонючая побирушка. Уже, наверное, сгнил в земле. А мог бы жить.

В тот вечер, когда мы познакомились, я расположился на ночлег и жег костер. Это тоже обязательная часть программы, которая нам с тобой предстоит. Тогда в центральном бараке почти весь пол был целым и можно было особенно не экономить на дровах. Костер был что надо, и в комнате было светло как днем. Но все равно, я чуть не обосрался, когда этот парень вдруг вышел из темноты и подсел к огню.

У него тоже был рак. Только не кишечника, а легких. Всю ночь он кашлял и харкал кровью. Может, еще из-за потери крови он был таким белым. Не знаю. Он жил в деревушке – здесь неподалеку. Там и сейчас многие в курсе того, как можно укрепить себе здоровье, не обращаясь к врачам.

Он пришел один. Сел рядом с колодцем и стал ждать. Понимаешь, что это значит? Он не смог привести жертву, но был готов отдать в жертву себя. Тогда мне это показалось глупостью. Принести в жертву себя, чтобы избавиться от рака. Это как? Но у него на этот счет было свое мнение.

Так вот. Когда стемнело, этот парень услышал, как в колодце что-то шевелится. Ночь была лунной (здесь все ночи лунные, это я давно заметил), и он увидел, прежде чем драпануть оттуда, как из чаши лезет человек. Сгорбленный черный силуэт на фоне светлого неба перехилился через край и протянул длинные руки. Там под землей – человек. Понимаешь? Да, звучит как детская страшилка. Но я ему верю. Тот парень выглядел так, что не поверить ему было нельзя.

А еще он просил меня помочь. Просил поделиться лекарством. Но знаешь что я решил? А? Да пошел он на хер – вот что я решил. Здесь каждый за себя. Если, конечно, тот, кто живет под землей, не распорядится иначе.

Шматченко повернулся спиной. Я достал телефон из кармана. На разговор не хватило бы времени, но я мог отправить сообщение.

– Здесь не работают телефоны, доктор, – сказал Шматченко, не оборачиваясь. Должно быть, по шороху одежды он догадался, что я полез в карман за мобильником. Взглянув на дисплей, я увидел, что сети действительно не было.

– Ни телефоны, ни электронные часы, ни логика, ни законы природы, – продолжил он. – Много лет здесь работаю только я. Раньше нас было больше. Но насколько я понимаю, многие захотели оказаться поближе к Богу во всех отношениях. Думаю, все они в конце концов оказались здесь. Под землей. Хотя подозреваю, что если начать копать, то не найдешь ни одной кости. Как-то даже думал попробовать – так, ради эксперимента, но побоялся наткнуться на что-нибудь похуже истлевших мертвецов.

Шматченко отступил несколько сантиметров от края ямки и вновь загнал лопату. На этот раз получилось почти на половину штыка.

– Помнишь, я говорил тебе, что был хозяином зоомагазина? Семьдесят шесть метров торговой площади и около ста тысяч рублей дневной выручки в тех, дореформенных, деньгах. Я был одним из первых предпринимателей города. Успешных предпринимателей. В девяносто третьем мне даже грамоту «За развитие малого бизнеса» глава города вручал. Знаешь в чем заключалась моя фишка? Я предоставлял покупателям возможность возврата животного за треть цены. И девять из десяти хомяков возвращались ко мне в магазин в течение недели.

В девяносто первом у меня появился очень интересный покупатель. Он приходил всегда под вечер. Такой мужичок интеллигентного вида с пляшущими глазками и перебинтованными пальцами. Всегда пьяный и всегда с лопатой наперевес. Прежде чем отовариться у меня, он заходил в соседний магазинчик «Сад-огород».

Человек покупал белых мышей, хомячков и морских свинок десятками. Как-то раз взял сразу двенадцать шиншилл. И ни разу от него не было ни одного возврата. Ежемесячно он навещал меня не реже двух раз.

Естественно, у меня возникли вопросы, и через полгода после его первого визита я решил удовлетворить свое любопытство. В тот вечер вместо мышей он взял строгий ошейник, поводок и две банки «Роял Канина» с индейкой. Пока он укладывал покупки на заднее сиденье своей «семерки» (а делал он это по-пьяному аккуратно и медленно), я перевернул табличку на двери, замкнул магазин и сел в свой «Скорпион». «Форд» такой был. По тем временам весьма модная машина.

Мы миновали несколько жилых кварталов, прежде чем мой постоянный покупатель остановился у мусорного бака, около которого бегали собаки. Парень дал им понюхать корм и бросил банку в раскрытый багажник. Как только одна здоровая псина оказалась в багажнике, крышка захлопнулась. Думаю, ты понял, куда мы направились после этого. И уверен, ты догадываешься, что произошло там, где мы оказались.

Горка из комьев глины медленно росла. Шматченко копал от макушки Наташи вдоль ее тела. Он часто перешагивал через труп, как будто танцевал над ним, и однажды чуть не упал, споткнувшись о левую ногу. Иногда лопата задевала покойницу и оставляла на бирюзовом платье грязные полосы.

– Да, вместо этой потаскухи была рыжая псина средних размеров. Уложить ее с одного удара не получилось, и искалеченный пес долго валялся и кусал землю. Ошейник, как ты понимаешь, в финале пьесы оказался на дереве. Парень так увлекся процессом, что заметил меня только после того, как я его окликнул. Все это время я стоял у него за спиной. Видел бы ты его лицо! С такой мордой он мог бы взять Гран-при на конкурсе пантомимы. Кстати, его звали Стас. Со страху и по пьяни он выложил мне все. Весь план действий от начала до конца. Сказал, что таким образом он спасает от инсульта мать.