Алан Кранк - Кормилец

«Запись 24 от 2.10.2017 г.

Я проснулся от сильного озноба под стеной полуразрушенной казармы. Хотелось пить. Сквозь дыру в крыше светило солнце. Легкий ветерок шевелил пустым пакетом из-под чебуреков, валявшимся около закопченных кирпичей. Шматченко исчез. Я попытался сесть, но это у меня получилось не сразу. Мешала больная нога.

Пуговицы на штанах плохо поддавались дрожащим пальцам. Пропитанная кровью брючина стала картонной. С горем пополам я спустил штаны и стащил повязку. Нога омертвела. Не чувствовала ни шлепков, ни уколов и стала бескровно белой там, где не была вымазана в запекшуюся кровь. Я натянул штаны обратно и с горем пополам поднялся.

Путь к Дереву снова оказался приятным. Не таким феерическим, как днем ранее, но достаточно приятным для того, чтобы забыть про боль и слабость. Теперь я воспринимал полянку под деревом иначе. Не как место убийства, а как место поклонения.

Ветер шевелил тряпками на ветвях. Они не развевались флагами, а раскачивались как висельники. Взглядом я сразу отыскал свою бирюзовую ленту. Свой пропуск в закрытый оздоровительный клуб.

Жердочка, выполнявшая функцию трубки, больше не торчала из ствола. Дырка, которую Шматченко накануне проковырял крюком, была залеплена грязью. Присмотревшись, я обнаружил десятки таких же залепленных грязью дырочек по всей поверхности ствола. Самые нижние находились у земли, верхние – выше, чем я мог бы дотянуться. Среди членов нашего клуба были и великаны.

Холмик на Наташиной могиле как будто просел. «Если начнешь копать, не найдешь ни одной косточки», – сказал Шматченко. Да, похоже, тела исчезали уже на следующий день. Пластиковая бутылка из-под пепси-колы стояла у края чаши, с двух сторон подпертая камнями. Шматченко оставил мне только половину. Это было видно по темному рубчику в верхней трети бутылки прямо над этикеткой.

Жидкость была прозрачной, чуть буроватого оттенка, и запахом сильно напоминала воду в лесном озере, на котором мы однажды рыбачили с отцом. Рыбы там были вялые, как будто больные. С красно-белыми глазами альбиносов. Там же мы поймали и двух раков трупного голубого цвета. Отец говорил, что и рыба, и раки стали такими из-за отсутствия дневного света, а так они вполне съедобны. Но тот улов не стали есть даже мусорные коты.

Я сделал глоток. Сок мертвого дерева напоминал воду из самого вонючего минерального источника в кисловодском бювете. Тот же тухловатый привкус сероводорода, но противней. Думаю, на вкус таким должен быть шашлычный маринад на минералке, если туда не класть лук.

Боль в ноге начала стихать, как после укола новокаином. Кстати, по возвращении домой к ноге вернулись и подвижность, и чувствительность. Хромать я перестал через неделю.

Но, поднося бутылку к губам, я не думал ни об исцелении ноги, ни об утолении жажды. Глоток сока был чем-то вроде знака, означающего, что я принимаю того, кто живет под Деревом, верю в него. Чем-то вроде глотка вина после причащения».

Остаток ночи Игорь провел на кухне. Кипятил воду, заваривал в кружке крепкий черный чай, пил и посматривал то на солонку, то на задернутое занавесками окно. Пару раз ему казалось, что он чувствует запах персиков и слышит, как кто-то скрипит пальцами по стеклу. Под утро, когда пугающая темнота превратилась в мутный сумрак, размышления привели к новым воспоминаниям.

«Отличная возможность закончить эту историю, – подумал он. – Записать и выбросить из головы, как я и хотел в самом начале».

Игорь сходил в кабинет и вернулся на кухню с белой тетрадью и ручкой.

«Запись 25 от 2.10.2017 г.

Когда я вошел в квартиру, уже стемнело. Внутри было тихо. Я позвал жену по имени и заглянул на кухню. На столе стояла кружка с почерневшим чаем, которую я оставил там три дня назад.

– Марина! – еще раз позвал я.

Снова тишина. Я подумал, что она умерла, что той поездкой я убил сразу двух женщин. Я разрыдался и сел на диван. Не помню, чтобы когда-нибудь до или после плакал с таким упоением. Как будто со слезами из меня вытекал не только страх, но и чувство вины. Сквозь слезы я смотрел на синюю этикетку пепси-колы и думал, что у меня все еще есть выбор. Что можно открутить пробку и вылить в раковину эту бурую дрянь.

Я нашел жену в зале. Свет был выключен. Скрючившись, она сидела в кресле и смотрела в занавешенное окно. В одном кулаке был зажат край накидки кресла, в другом – смятая до состояния постиранной промокашки, но узнаваемая УЗИ-распечатка. Это был хрестоматийный кататонический ступор.

Я переложил Марину на диван и вышел на кухню.

Пока я заваривал чай, меня едва не вывернуло от запаха тухлятины. Но Шматченко трижды сказал, что надо приготовить чай. Было бы глупо сейчас его ослушаться. Впрочем, для Марины на тот момент вкус и запах перестали существовать. Я помог ей вылить содержимое кружки в себя. Она даже не поморщилась.

Ночью мне снилась Наташа. Из узкого прямоугольника рыхлой глины ее рука тянулась ко мне. Я не мог пошевелиться от ужаса, пока она подбиралась все ближе и ближе. Я просыпался, снова засыпал и снова проваливался в кошмар. Утром, когда я вошел на кухню, мне показалось, что я продолжаю спать. Марина сидела за столом, вокруг которого валялись обертки от конфет, пустые банки и грязные тарелки. Перемазанными в сливовом варенье пальцами она вылавливала куски мяса из кастрюли с борщом и запихивала их в рот. На мой вопрос, что с ней происходит, она ответила, что сильно проголодалась. Через час она пришла в себя и даже спросила, где я пропадал эти два дня. Впрочем, без особого интереса. Именно в тот день она впервые просидела час в ванной (до этого она всегда пользовалась душем) и перевела весь запас мыла и шампуня. Она почувствовала, что изменилась, и как будто пыталась смыть с себя какую-то особо едкую грязь. Но грязь была внутри. В крови, в мозгах, в матке, где снова рос наш сын».

«Запись 26 от 2.10.2017 г.

Дерево счастья было не меньше восьми метров высотой с грубой узловатой корой и широкой кроной. Даже сейчас я живо представляю его себе, но, несмотря на тонны прочитанной ботанической макулатуры, не могу идентифицировать. В первую очередь из-за отсутствия листвы. Что-то похожее на акацию, но без шипов. В любом случае точно не береза. Хотя именно береза стала объектом моего детального изучения после возвращения из той поездки.

Активное сокодвижение у березы начинается в начале апреля и заканчивается в середине мая. Сбор сока в разумных объемах (около одного-двух литров в сутки) не наносит существенного вреда дереву. Березовый сок содержит много питательных веществ и полезен для здоровья. Помогает при заболевании ЖКТ, печени и почек. Информации об использовании березового сока для сохранения беременности я не нашел, как не нашел ответов и еще на два интересующих меня вопроса. Во-первых, как долго может прожить корень после смерти кроны, не выпуская новых побегов? И во-вторых, в каком случае корень будет гнать сок вверх по стволу к мертвым ветвям?