Владимир Мухин - Чижовское кладбище [СИ]

— Понятно ему. Да здесь жопа какая-то творится, вот что тебе должно быть понятно. Они все здесь, вот все эти ублюдки — живые, — Эд обвел руками вокруг себя, показывая, кого конкретно он имеет в виду. — Они базарят. И между собой, и со мной, и с тобой. Просто ты их слышать не хочешь. А они базарят, и им насрать! Это не просто погост, это чертово чистилище! Зал ожидания для гребанных мертвецов!

— Да заткнись ты уже, ненормальный! — Вспылил Леха. — На кладбище что ли первый раз в жизни! Затрахал меня! То тебе мерещится, то чудится, то кажется, то ты в обморок брякнулся. Подсел со своими друзьями-алкашами на наркоту, так и скажи! А то херню несешь, как придурок! Вон даже перед Верой за тебя стыдно, сука!

— Перед Верой? Кто такая твоя чертова Вера? — Эд снова улыбнулся страшной улыбкой. — Она вон, твоя Вера стоит с дохлым пацаном базарит!

Леха на какое-то время забыл о Вере, споря с другом, который очевидно свихнулся. Но теперь, он дернулся, как от электрошокера и бросил взгляд на свою попутчицу.

Вера стояла у плиты паренька в тельняшке, гладила ее и что-то говорила, как бы успокаивая памятник или того, что под ним находился.

Леха ощутил внутри легкий озноб. Ему показалось, что небо стало немного ниже, а на кладбище сразу как-то потемнело.

— Вера? Ты что такое делаешь? — Произнес он, с непроизвольной дрожью в голосе.

Девушка спокойно посмотрела на Леху, не разделяя его напряжения. Она оглядела парня с ног до головы, сканируя взглядом. На какое-то время она остановилась на его разорванной куртке, а потом спокойно произнесла:

— Это психологический прием. Я тоже разговариваю с «ним», чтобы показать, что это нормально, — при этом Вера говорила, делая большие паузы между словами. — Это чтобы, твой друг не считал себя. Ну… странным.

— Дура! Я и так не считаю себя «страаанным»! Странная у нас — это ты! Хренова святоша, закадрила моего друга и думаешь, что все можно!

— Эд, да заткнись ты уже, наконец! Тебе пытаются помочь, а ты ведешь себя как кусок кретина! Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

— Хренова чувствую, — Эд вытаращил глаза на Леху. — Пока эта твоя здесь, мне будет хренова! Она вон с могилами разговаривает, и ей хоть бы хны!

— Да она тебе дураку подыграть хочет, если ты не понял, — Леха плюнул на землю и на какое-то время задумался. — Я вижу, что тебе лучше. Если хочешь, вали один, если хочешь, вали с нами. Я больше тебя нянчить не буду. Понятно?

С этими словами Леха спокойно отправился вперед, забыв о своем недавнем беспокойстве по поводу друга. Ему стало очевидно, что этот вспыльчивый тип точно не нуждается в дальнейшей помощи. По крайне мере, он был меньше всего похож на человека, который в чем-то нуждался.

Вера, которая все это время смотрела большими глазами на перепалку приятелей, последовала его примеру.

Проходя мимо Эда она чуть слышно сказал «Дурак». На что услышала в ответ недовольное «Да пошла ты».

На этом инцидент был фактически исчерпан. Леха мрачно смотря в землю, направился вперед вместе с Верой. А Эд, чувствуя дрожь во всем теле после пережитого, постарался на этот раз не отставать от них, ненавидя себя за это.

Все трое шли в тишине, среди пахнущих сыростью кустов, памятников, оград. Повсюду в большом изобилии росли деревья.

Странно, на кладбищах почти всегда в изобилии растут деревья. То ли это простое совпадение, то ли кости людей являются неплохим удобрением. А может обитатели таких мест специально их поливают, чтобы создать для себя тень и прохладу?

Но иногда во время ветра огромные стволы не выдерживают воздушного натиска. Они с оглушительным треском падают на удобренную многими телами землю и ломают все на своем пути.

На ухоженных городских кладбищах, такие древесные завалы оперативно убираются. Они исчезают без следа, оставив за собой только покорёженные ограды, сломанные кресты и разрушенные памятники.

А на заброшенных погостах деревья могут лежать годами, создавая мрачные горы из травы, гнили, мха и земли. И никто не будет их бережно распиливать, чтобы увезти на свалку. И никому нет дела до того, что многие несчастные надгробья погрязли в кромешной тьме, придавленные сотнями килограмм древесины различных пород.

Между кладбищенскими деревьями царил мир и покой, которого невозможно встретить где-то еще. Лишь изредка ветер нарушал эту благодать, создавая странный шорох, то где-то вверху, то фактически под ногами.

При этом он не выл и не стонал, как это показано во второсортных фильмах ужаса. Он скорее шептал. Шептал предостережения каждому, кто забрел слишком далеко туда, куда не стоило забредать.

Леха думал о том, что зря вообще в свое время познакомился с Эдуардом. Этот странный импульсивный тип всегда нуждался в ком-то здравомыслящем и адекватном. И Алексей вечно выступал в роли некой правильной няньки для него, помогая Эду в ущерб себе.

Он знал, что так не должно быть. И что это кончится плохо. Но то, что его взбалмошный «подопечный» заведет его на станинное кладбище, да еще и начнет закатывать там истерики, о таком даже помыслить и то было трудно, пока это само не случилось. Не способен был на это его сугубо научный разум.

Эд при этом витал примерно в таких же мыслях. С каждым годом наивный ботаник бесил его все больше и больше. Конечно, он понимал, что поверить во все просто невозможно. Да он и сам бы не поверил, если бы Леха был на его месте.

Но неужели у него нет дружеского чутья, некоторого третьего глаза, который выработался за годы? Неужели он не может хотя бы немного податься вперёд, и не упираться, как тупой баран, которого гонят на луг?

А хотя, ведь он уже и так подался вперед и что? Теперь они вместе вынуждены скитаться по ужасающему месту совместно с незнакомой, и явно что-то скрывающей бабой. Понимая это, Эд испытывал чувство вины. Но такое чувство мало что меняло. Поэтому он просто молчал, пиная ногами листья и ветки, лежащие посреди тропинки.

Ему хотелось схватить Леху и силой оторвать от сумасшедшей чертовки, которая завладела его разумом. Ему хотелось сказать другу все, что он ему так и не сказал.

Но сделать это было практически нереально. Вообще, здесь и сейчас вряд ли помогут сопливые причитания. Кладбище — не самое лучше место для проявления сентиментальности.

А вот кое-что вполне может помочь. И при этом нет необходимости мучиться и переступать через себя.

Подумав в таком ключе, Эд достал из куртки многострадальную фляжку, где еще оставался горячительный напиток.

Он сделал горький глоток и поморщился. Потом ещё и еще. Таким образом, он хоть на какое-то время смог отогнать от себя то, что тревожило его разум, вызывая неподдельный страх.

Но пить больше было нечего. Пустая фляга теперь не могла стать спасением. Хотя, может это и к лучшему. Ведь невозможно вечно прятать то, что накопилось внутри и просится наружу, за тягучей завесой алкоголя.