Александр Матюхин - Кладбище ведьм

— Куда уж вам сопротивляться, — сказал Антон Александрович, одной рукой придерживая нижнюю челюсть Грибова, а второй вливая жидкость. Металл выбивал на зубах чечётку.

Грибов подавился, закашлял, жидкость пошла носом, брызнули слёзы. Горло налилось жаром и как будто распухло.

— Жадный вы, однако, — сквозь смех продолжал Крыгин. — Это хорошее качество, полезное. Пейте до конца, глотайте же, ну.

Он и глотал, чтобы не захлебнуться. Очень хотелось жить.

Когда питьё закончилось, Крыгин убрал термосок и снова положил на колени топор.

— Через пять минут к вам вернётся контроль над телом, — сказал он уже без всякого смеха. — Вы почувствуете некоторое недомогание. Возможно, станете злиться на себя, захотите наложить руки и всё такое. Но потом любовь к жене и дочери вытеснит все остальные чувства. Они единственные, кто у вас остался в этой жизни. Центр вселенной. Надя — золотце. Вы ради неё готовы на всё, если позволите. Ножки ей будете целовать, руки омывать, делать всё, что она скажет. И ещё, не забывайте, вы переезжаете…

Грибов сообразил, что Антон Александрович монотонно бубнит что-то правильное и нужное. Эти слова убаюкивали. Они просачивались в мозг и оседали там, вытесняя все остальные мысли.

Наденька. Самый нужный человечек. И как он раньше не догадался?

Кончики пальцев начало покалывать. Левая нога ощутимо дёрнулась, с хрустом разогнулась в колене.

— Повторите, — велел Крыгин, и Грибов — сам не ожидая — повторил.

— Она у меня лучшая. Сгорает на работе, себя не бережёт. Всё ради деревни, ради здоровья её жителей. А ещё успевает учиться, дочь воспитывать, по хозяйству бегает. А я, сволочь такая, сбежал в город и забыл.

— Самая большая ваша глупость — развод, — сказал Крыгин.

— Самая… большая… моя…

На губах остался кисловатый привкус. Хотелось слизнуть его, избавиться, а не выходило. Мысли затуманились окончательно. Грибов хотел что-то сказать, что-то вспомнить, но правильные слова застревали в горле, а вместо них вылетали другие, тоже правильные, но чужие, будто не его.

— Надо вернуться. Дрова нарубить. По хозяйству помочь. Там два баллона из-под газа стоят, пустые. В летней кухне прибраться бы. Вытащить самогонный аппарат, разыскать все бабкины ловушки…

— … иглы вытащить. Не нужны они больше, — бубнил Крыгин, всаживая слова Грибову в голову, как гвозди.

—… собаку найти. Дворнягу. Из города, привезти…

— И ещё забор соседский поправить, чтобы никто не перелезал…

— Мало ли какая гадость появится, следить надо…

— А за советом — через дорогу. Плохого не посоветуют…

— Ежели что, всегда готов помочь мой товарищ. Он у меня давно, верный и способный к самопожертвованию.

— Твой товарищ.

— Наш товарищ!

Грибов вытянулся на сиденье, задрав руки, повертел головой, разминаясь. Чувствительность вернулась, но сейчас он не мог с уверенностью сказать — а был ли вообще парализован.

— Вот и славно. Вы, Артем, записывайте, а то забудете. Если позволите, я вам блокнотик из администрации подарю. У нас есть.

Крыгин выудил из внутреннего кармана блокнотик в мягком переплёте, вложил Грибову в протянутую ладонь. Грибов почему-то сильно обрадовался подарку. Прижал его к груди. Мысли сделались весёлыми. Он уже не боялся за свою жизнь, а вид топора на костлявых коленях Антона Александровича вызывал уважение. Простые люди с топорами не ездят.

— Куда мы, собственно? — спросил он.

Беспокоил только привкус на губах. Грибов зажал уголок губы зубами, слегка прикусил, до крови. Что-то чёрное шевельнулось в мыслях, будто дурное воспоминание, и сразу растворилось.

— Уже приехали, — ответил сутулый. — Как всегда, вовремя.

Автомобиль начал притормаживать. Несколько раз его хорошенько тряхнуло, прежде чем заглох мотор. Ярко вспыхнули фары дальнего света, и Грибов разглядел деревья, укутанные в пляшущие хороводы снежинок.

— Пойдёмте, Артём, — сказал Крыгин, открывая дверцу и впуская в салон холод, ветер и снег. — Надо завершить инициацию.

Грибов вышел тоже. Ноги провалились по щиколотку в сугроб. Холод обжёг обнажённые участки тела.

Они находились в лесу. Сзади тянулись две глубокие свежие колеи. Вокруг нависли деревья, завывал ветер — вот прям как в сказке! — а густой снегопад сужал видимость до двух-трех метров.

Сразу же задрожала челюсть, зубы звонко клацнули друг о дружку. Ветер рванул под одежду, оцарапал щеки, швырнул в глаза колючую горсть. Грибов отчётливо понял, что если он проведёт здесь больше десяти минут, то точно околеет до смерти. В такой-то одежде. А значит, никакого ему больше второго шанса, не увидит любимую бывшую, не поможет в нелёгком деле…

Крыгин взял его под локоть, силой потащил вперёд. Грибов трясся, но послушно передвигал ноги.

— Мы ненадолго, — почти кричал Крыгин. — Не бойтесь, не замёрзнете. И не таких вытаскивали!

Ветер рвал его слова на кусочки, разносил их по лесу.

Куда-то исчез сутулый. Грибов не поднимал головы, но видел цепочку рыхлых следов, петляющую рядом.

Становилось темнее, они удалялись от автомобиля. Через минуту или две Грибову показалось, что он оглох, потому что не было слышно ничего, кроме угрюмого дыхания леса. Ресницы замёрзли. Челюсть дрожала так сильно, что заболели мышцы. Пришла нелепая слабость, какая бывает, если очень долго быстро плыть в воде и потом внезапно остановиться. Захотелось лечь на снег, перевести дыхание, восстановиться.

Вот здесь он сейчас и умрёт. Глупо было верить Крыгину. Завели в лес и оставили. Никто его не найдёт до весны, а то и вообще никогда.

Словно учуяв его мысли, Крыгин остановился.

— Встряхнитесь, попрыгайте, — велел он. — Мы пришли. Сейчас всё будет. И вот держите. Это вам.

Он протягивал Грибову тот самый топор, держа его двумя руками за широкое лезвие.

Грибов подпрыгнул несколько раз. От лютого мороза, конечно, не спасало. Деревья вокруг обступили неимоверно, темнота сгустилась ещё больше. Небо было чёрное, непроглядное.

— Я не понимаю, что происходит, — с трудом выдавил он. Слова болезненно отдались внутри головы.

— А вам и не надо понимать. Берите.

Грибов принял из рук Антона Александровича топор. Тот был тяжёлый, добротный. Сразу видно, штучная работа. На лезвии налипли снежинки. Крыгин нежно стёр из кончиком пальца. На лице его блуждала задумчивая улыбка, будто глядя на топор, он вспоминал что-то невероятно прекрасное. Возможно, свою жену.

Грибов решил, что, если выберется отсюда, сразу же отправится к Наде, прижмёт её к себе, ощутит запах её волос, кожи. Он даст понять, что любит её сильнее всего в жизни. И никогда, никогда не бросит.

Из-за деревьев кто-то показался. Тени пришли в движение, а ветер взвыл с новой силой, как голодный пёс. Крыгин полуобернулся и помахал рукой.