Алексей Атеев - Псы Вавилона

— Психолог не психолог, а в людях немного разбираюсь. — Аня замолчала и уставилась в окно. — Куда же мы все-таки едем?

— Я же сказал: катаемся. Может, у тебя есть пожелания?

— По такой жаре было бы неплохо искупаться.

— Отлично, отправляемся на речку.

Автомобиль выехал из города, запетлял по проселку. Кругом раскинулись огороды — клочки земли, обнесенные всякой металлической рухлядью: ржавой проволокой, покореженными спинками кроватей, кусками жести. Подавляющее большинство населения Соцгорода, не надеясь на торговлю, сажало картошку, а наиболее терпеливые и предприимчивые умудрялись выращивать еще и капусту, морковь и огурцы.

— Мелкобуржуазная зараза, — заметил Шахов, кивая на посадки. — Сначала огород, потом свой домик, а там и общественные интересы побоку. Быт заедает. Страшная, между прочим, вещь — этот самый быт.

— А как же выживать? Ведь не все спецпайки получают да по две тысячи зарабатывают.

— Поэтому и разрешили огородики. Но, думаю, через пару лет жизнь наладится, всего будет вдосталь, и эту чересполосицу ликвидируем

— Думаете, лучше будет?

— Неужели сомневаешься? А еще комсомолка! Ты посмотри на Кировский район, только что мимо проехали. Дома-то какие понастроили! Даже с ванными комнатами. В баню ходить не нужно. И весь город таким будет. Это тебе не бараки и землянки. Но, заметь, социалистические дома! Не отгороженные друг от друга заборами.

— И сейчас не все живут в бараках. Вон начальство в Американке... Кстати, там заборы высоченные, простого работягу и близко не подпускают.

Шахов пожал плечами, но промолчал. Сам он жил в обычном щитовом доме, и обитатели Американки тоже вызывали у него неприязнь.

Огородцы кончились, и машина понеслась по степи. Вечерело, небеса понемногу начали темнеть и из бледно-голубых стали лазоревыми. Редкие перистые облачка порозовели и вскоре зажглись чистым алым цветом. Заливались жаворонки. Из-под колес вспархивали перепела, а однажды дорогу машине перебежал всклокоченный, облезлый заяц. Было совершенно безлюдно.

Автомобиль выскочил на косогор, и справа открылось извилистое мелководное русло реки, заросшее по берегам непролазным ивняком. Шахов осторожно съехал с дороги и стал спускаться вниз. Машина медленно пробиралась вдоль полосы кустарника. Заметив прогалину, Шахов свернул в нее и заглушил мотор.

— Приехали, — сообщил он, — можешь идти купаться.

Аня недоуменно огляделась:

— Да где же тут купаться? Дебри какие-то. Нужно на открытое место выбраться.

— Пойдем, поищем проход.

Едва заметная тропка уходила в глубь кустарника. Она и вывела на пологий, с полоской намытого песка, берег. Аня неуверенно взглянула на Шахова:

— А вы купаться будете?

— Не знаю, нет, наверное. Костюм, подходящий случаю, не взял.

— И я не взяла. Если в белье, потом не высохнет. Можно я отойду в сторонку? Уж извините.

— Конечно, конечно.

Аня разулась и медленно побрела по кромке воды, оставляя на песке маленькие четкие следы.

Шахов присел на поваленный, ощетинившийся молодыми побегами ствол тополя и стал смотреть на реку. Тонкие плети водорослей, точно зеленые русалочьи волосы, медленно колыхались в направлении течения. На песчаном дне резвились стайки пескарей, в омутке у противоположного берега плеснула крупная рыба, над самой водой стремительно пронеслась пара стрижей. На душе у Шахова неожиданно стало светло и радостно. Суета повседневности растворилась в вечном покое природы. Вспомнилось детство, бездумные, наполненные непрерывным праздником дни на даче в Сестрорецке. Легкая грусть коснулась сердца. Какой простой тогда казалась жизнь! Но все безвозвратно кануло в Лету.

Где-то за кустами послышался плеск, потом приглушенный вскрик.

Шахов вскочил и почти бегом бросился на голос. Аня стояла на берегу на одной ноге и, задрав вторую, рассматривала ступню. Она обернулась на шум, увидела Шахова и в испуге присела, прикрывая голую грудь.

— Нельзя, нельзя!..

— Что случилось? — испуганно спросил Шахов, невольно отворачиваясь

— Порезалась вот... О ракушку.

— Сильно?

— Да не очень. Но кровь идет.

— Значит, нужно перевязать. — Шахов достал из кармана брюк носовой платок. — Возьми. Он совершенно чистый. Давай я сам перевяжу!

— Я же голая!

Но Шахов уже повернулся и направился к девушке.

— Садись, — властно приказал он, указав на зеленую траву.

—Можно я сначала оденусь?

— Без разговоров. Нечего стесняться. Я тебя уже созерцал, или забыла? Речь идет о жизни и смерти.

— Ну конечно! — засмеялась Аня. — Сейчас прямо тут ноги протяну. Давайте платок, я сама...

— Садись, я сказал! Ты же недавно толковала, что готова выполнить любой мой приказ. Вот и сиди. Ногу покажи!

На верхней части ступни зияла довольно большая рана с ровными, словно от разреза бритвой, краями. Кровь еще вытекала из раны, темными каплями падая на песок. Шахов туго перевязал ногу платком и взглянул на девушку.

— Инвалидность не грозит, товарищ доктор? — спросила та. Глаза ее смеялись. Шахов неожиданно для себя поцеловал ступню.

— Какая ножка у тебя маленькая да изящная, — заметил он.

— Я вся изящная. Ну что, товарищ доктор, операция закончена? Я буду жить, товарищ доктор? Не хотелось бы в столь юном возрасте прощаться с белым светом. Есть надежда? Эй-эй, товарищ доктор, вы применяете неверную методику лечения. Зачем вы меня целуете? Вследствие поцелуев возможны осложнения. Еще занесете инфекцию, а тогда мне грозит ампутация. Как же мне, девчонке молодой, скакать на одной ноге, или деревянную приделаете, а, товарищ доктор? Деревянную так же страстно будете лобызать?

— Ты можешь помолчать?

— Как же я могу молчать, товарищ доктор, когда ваше лечение носит столь интенсивный характер. Мне же больно, товарищ доктор, у меня пожар в сердце. Я вся горю, болезнь явно прогрессирует. Ой, не надо бы этого делать, товарищ... док...то... оооо!!!... гражданин... началь... Ох... умираю!

Миг, и все кончилось. Хрустальный пузырь наслаждения лопнул с мелодичным звоном, и мир вновь пришел в движение. Шелестела осока, плескалась на мелководье мелкая рыбешка, стрижи все так же чертили густой ароматный воздух. Шахов поднялся и стал приводить себя в порядок.

— Замарались немножко, — услышал он. — Рубашка вон травой перепачкана и брюки... Да и вообще вид слегка помятый. Может, сполоснетесь?

Шахов поднял глаза на девушку. Она стояла на берегу и насмешливо смотрела на него. Обнаженная фигура Ани, освещенная закатным солнцем, выглядела столь эффектно, что искорка желания вновь зажглась в паху у Шахова. Он шагнул к девушке.

— Нет-нет, миленочек! На сегодня достаточно. — Она проворно отпрыгнула в сторону. — А то насытишься и разлюбишь.