Алексей Атеев - Псы Вавилона

Павел собрался с духом и приблизился почти вплотную. Луч осветил застывшее, без кровинки, лицо, широко раскрытые глаза с красноватыми белками, не мигая смотревшие на него.

— Живая?

Девочка молчала. Выглядела она ужасно. Одежда, светлая юбка и рубашка, перепачкана грязью и сажей, вокруг шеи повязана какая-то грязная скомканная тряпка, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении пионерским галстуком Свалявшиеся нечесаные волосы сосульками свисали вдоль лица.

— Да говори же! — повысил голос Павел и дотронулся до ее плеча.

В ответ девочка ощерила зубы и издала шипящий звук.

— Ты чего это? — растерянно спросил Павел. — Зачем шипишь? А еще пионерка.

— Я уже не пионерка, — раздался хриплый, похожий на скрип несмазанного колеса голос.

— А кто же ты?

— Не знаю.

— Вот тебе и раз. — Павел старался говорить как можно ласковей. — Галстук-то вон имеется... Почему здесь сидишь? И как долго?

— Не знаю.

— Все «не знаю» да «не знаю». А хоть как тебя звать, помнишь?

— Наташа.

— Ну вот, уже лучше. Так что ты тут делаешь? Почему наверх не выходишь?

Девочка молчала.

— Опять двадцать пять! Кушаешь ты здесь хоть чего?

— Людей. — Хотя произнесено это было еле слышно, мороз прошел по коже Павла.

— Как это — людей? Что ты такое говоришь?!

— И тебя съем. — Девочка пошевелилась, видимо, собираясь подняться, и Павел в ужасе отпрянул. Рука его метнулась за пазуху, где был спрятан «наган».

— Все переменилось с тех пор, как Ванюшка помер, — так же монотонно начала вдруг рассказывать Наташа. — На другую ночь он домой пришел. Мамка обрадовалась, бросилась его обнимать да целовать. А он все: «Есть хочу... есть хочу»... — Девочка замолчала, то ли обдумывая собственные слова, то ли не зная, о чем говорить.

— А дальше? — осторожно спросил Павел.

— Потом стало так хорошо, что и не описать. Мамка говорит: «Будто в рай попали». Так сладко, сладко... Не знаю, как лучше выразить. Словами не опишешь...

— Он вас что же, перекусал всех? Братец-то.

— Не знаю. Может быть. Не помню. Только очень замечательно все было. Вроде ты наелся до отвала и в бане сидишь. И баня без лютого жару, а мягкая и ароматная. Косточки все так сладко ломит, и судороги по телу волной проходят, тоже сладкие... И вроде как летаешь. Сам легкий, легкий... Только потом... — Девочка запнулась.

— Что?

— Начинает есть хотеться. И не хлеба или там картошки. Кровушки сырой. Вначале мы у скотины кровь приспособились пить. Корову использовали, свинюшек. У них, правда, не очень вкусная.

— А потом?

— Разорили нас. Пожгли... Мамку с папкой... и братьев. Я вот одна осталась. Днем на улицу не выйдешь, солнышко жжется, а ночью я пару раз выбиралась, вот только не поймала никого. Хорошо, ты пришел.

— Это ты, девочка, брось. Не приближайся, прошу тебя, до беды не доводи. Сейчас я вылезу и сообщу куда следует про тебя. Отойди, Христа ради!

Однако Наташа не собиралась оставлять Павла в покое. Она широко открыла рот, в котором были хорошо заметны маленькие острые клычки, растопырила руки и двинулась на парня.

Павел вытащил «наган» и выстрелил вверх. Погреб наполнился пороховой гарью.

— Уйди! — заорал он. — Не доводи до греха! — Однако выстрел и вопли ничуть не подействовали на Наташу. Она бросилась вперед и вцепилась в Павла. Чтобы освободить руки, тот бросил фонарь, пистолет и стал отрывать девочку от себя. Наташа лязгала зубами, стараясь вцепиться в горло, однако Павлу хоть и с трудом, но пока удавалось сдерживать ее. Наташа обладала силой, невероятной для ребенка. Казалось, она целиком состояла из стальных мускулов. И хотя Павел тоже не был слабаком, он чувствовал, что долго сдерживать эту бестию не сможет. В ней вовсе не ощущалось усталости. Девочка все так же методично старалась добраться до горла. В некотором смысле это упрощало защиту. Пожелай она вцепиться в иную часть тела, скорее всего ей бы это удалось. Но ее привлекала только шея.

Павел, собрав все силы, наконец отшвырнул нечисть в сторону и бросился к лестнице. Валявшийся на полу включенный фонарик освещал ряд полок, на которых стояла всевозможная дребедень. На глаза Павлу попалась пустая бутылка с длинным горлышком. Он схватил бутылку и, когда девочка вновь попыталась вцепиться, со всей силы треснул ею так называемого ребенка по голове. Бутылка раскололась с мелодичным звоном, и на мгновение девочка ослабила натиск. Павел вскочил на первую ступеньку лестницы и тут почувствовал, как руки Наташи вцепились в его сапог. Обернувшись, он наугад со всей силы ударил зажатым в кулаке обломком бутылочного горлышка, и руки разжались. Пулей вылетел он наверх и захлопнул крышку погреба.

Судорожно вдыхая ночной воздух, Павел стоял на крышке, не зная, что делать дальше. Снизу раздался тяжелый удар. Павел подпрыгнул, но удержался. Новый удар оказался еще мощнее. Долго находиться в таком положении он не сможет, а если так, нечисть рано или поздно выберется наружу, и предстоит новая схватка. Что же делать, что делать?!

— Помогите! — заорал он что было сил. — Помогите, убивают!

Залаяли проснувшиеся собаки.

— На помощь, ради Христа! Хоть кто-нибудь! — Удары на какое-то время прекратились. — Караул! — взывал Павел.

Неожиданно рядом выросла громадная фигура.

— Слава богу, — выдохнул Павел. — Наконец-то. Дорогой товарищ, только на вас надежда. Убить меня хотят. Не оставьте, умоляю. Там внизу...

Из-за туч выползла мутная луна и осветила спасителя. Хотя Павел ни разу не видел лица пропавшего милиционера Хохлова, он тут же узнал его. В первую секунду Павел обрадовался. Он попытался вспомнить имя-отчество Хохлова:

— Кузьма... э-э... Иванович... Вот хорошо... А я вас ищу...

Но, похоже, Хохлов вовсе не спешил прийти на помощь. Он приблизился почти вплотную к Павлу и уставился на него выпученными красными глазами. Павел уловил тяжелый сладковатый запах, вроде того,

который он уже обонял в погребе. Ужасное подозрение пронзило его. Он попятился, сойдя при этом с крышки погреба. Раздался новый удар, люк распахнулся, и оттуда показались голова и плечи Наташи. Павел понял: пришел конец. Ледяная стужа сковала его члены. Дыхание остановилось. Волосы встали дыбом Хохлов протянул громадную руку и, схватив парня, приподнял его, а потом швырнул оземь.

— Он мой! — завизжала вылезшая из погреба девчонка.

— На всех хватит, — утробным басом отозвался Хохлов и кинулся на несчастного.

Поезд медленно подошел к перрону, паровоз заскрежетал закрутившимися назад колесами, окутался паром и остановился. Из вагонов вывалилась многоликая масса нагруженных поклажей людей и устремилась мимо одноэтажного здания вокзала к автобусной остановке. Народ, обгоняя друг друга, гомоня и на ходу переругиваясь, тек мимо стоявших чуть поодаль Фужерова и дяди Кости.