Рене Ахдие - Красавица [litres]

– Ваш отец был испанцем?

– Нет.

Селина ждала, пока он объяснит, затем мысленно вздохнула, когда он этого не сделал. Не потому, что ее беспокоила его молчаливость, но скорее потому, что понимала его желание умалчивать некоторые вещи о себе.

Вот еще одно сходство между ними.

Сердясь от осознания этого, Селина переместила вес с ноги на ногу, стуча носком правой ноги по толстому ковру.

Улыбка появилась на губах Бастьяна.

– Я вас раздражаю.

– И вам это нравится.

– Да. – Его улыбка скосилась набок, и опять появилась эта сводящая с ума ямочка на щеке.

Тишина снова воцарилась между ними. Бастьян сделал шаг навстречу Селине, без сомнений, только чтобы посмотреть на ее реакцию. Если она отстранится, то признает свое смущение, а значит, даст ему над собой власть. Если сделает шаг вперед, признает свое влечение… а это тоже даст ему над ней власть.

Селина не сдвинулась с места. Замерла как гора. Как вековой дуб. Как башня, которая отказывается сгибаться.

– Я могу стоять вечно в этой раздражающей тишине. Меня она совсем не беспокоит. – Она демонстративно скрестила руки, подперев тем самым грудь, и корсет впился ей в ребра. – Можете сгинуть в догадках о том, что я думаю, ибо я ни за что не скажу.

– Взаимно. – Черты лица Бастьяна приняли угловатый вид. Его взгляд скользнул инстинктивно вниз, прежде чем он успел поймать себя, его челюсть напряглась.

Он отвел глаза.

Поначалу Селина не поняла его странного поведения. Она тоже опустила глаза и, все осознав, тут же разжала руки, будто их охватило пламенем.

– Если вы думаете, я воспользуюсь подобной хитростью, чтобы привлечь ваше внимание, как какая-то девчонка, пытающаяся отхватить танец на балу…

– Что бы я ни думал, к вам это не имеет никакого отношения, – оборвал Бастьян. – Мое поведение – не ваша забота.

Такой ответ осадил Селину. Шокировал, вынудив замолчать. Она ни разу не слышала, чтобы мужчина говорил ей подобное. Отец Селины всегда ругал ее за то, что она надевала вещи, привлекающие внимание к ее фигуре. Увы, целью современной моды было именно это: придать жизнь каждой линии, повторить поворот каждого изгиба. Даже та часть женского гардероба, о которой не принято говорить, шилась так, чтобы сделать фигуру похожей на песочные часы. Тем не менее профессор Гийом Руссо призывал дочь носить приличные фасоны, которые скрывали ее горло и ниспадали слоями, даже в самые жаркие дни парижского лета.

Бастьян сделал глубокий вдох, словно растягивая время.

– Я заставляю вас чувствовать себя неуютно. Я… прошу прощения.

– Вероятно, вы первый мужчина, который не винит меня в этом, – призналась Селина, скрывая свое изумление тем, что вскинула брови.

Он кивнул, помрачнев. Затем потер шею, и кожа на его кобуре блеснула, отражая свет.

– Отвечая на вопрос, который вы не задали, – мой отец был таино [66] Аравакские племена, населявшие к моменту открытия Америки острова Гаити, Пуэрто-Рико, Кубу, Ямайку. . Я провел несколько лет своей жизни в Сан-Хуане [67] Столица Пуэрто-Рико. . Испанский – язык моего детства.

Это объясняло что-то чуждое в его акценте. Селина не знала, кто такие таино, но помнила, что читала как-то о городе Сан-Хуан, расположенном в бывшей испанской колонии где-то на Карибах. Она поняла, что хочет узнать больше. Узнать, почему именно дядя воспитывает его с детства.

И так как Селина хотела узнать больше, она ничего не спросила.

Так безопаснее для них обоих.

– Вам нравится в Новом Орлеане? – Это был первый вопрос, заданный Селине Бастьяном, который казался неестественным, точно выдуманным, чтобы поддержать вежливую беседу. Ее это сердило, ведь их общение никогда не было вежливым. И поэтому оно ей нравилось.

Селина наклонила голову. Скосила глаза.

– Сколько еще мы будем притворяться, будто произошедшее сегодня вечером не случалось вовсе?

Бастьян рассмеялся. Резко. Едко.

– А вы очень уверены в своей добродетельности, мадемуазель Руссо.

– Так же, как уверена в том, что вам на руку опускать данную тему, месье Сен-Жермен.

Его глаза цвета пушечной бронзы блеснули.

– И вот я снова вас раздражаю.

– И тем не менее до сих пор не дали мне объяснений по этому поводу.

– Я не люблю давать объяснений. За меня говорят мои поступки. Если вы полагаете, что я веду себя бессердечно и жестоко, пусть будет так; я бессердечный и жестокий, – произнес он легко и спокойно. – Поверьте, я буду последним, кто станет вас переубеждать.

– Должно быть, приятно так жить, никому ничего не объясняя.

– Вам стоит попробовать как-нибудь. Это придает чувство свободы.

– Полагаю, забота лишь о себе самом – вот что придает чувство свободы. – Селина театрально вздохнула. – Увы, но я не мужчина.

Уголки губ Бастьяна хмуро опустились вниз. В первый раз, поняла Селина, она задела его за живое. Однако он не ответил. На этот раз тишина, что окутала их двоих, казалась тяжелее. Точно удар молнии в небе перед тем, как раздастся гром.

– Почему…

– А вы…

Оба замолчали. Обменялись ледяными улыбками. На таком близком расстоянии Селина могла различить прожилки цвета металла в радужках глаз Бастьяна. Видела, как щетина на его щеках подчеркивает красивую линию челюсти.

– Пожалуйста, – начал он, едва кивнув головой, уступая ей возможность задать свой вопрос.

– Почему мужчина в переулке назвал вас Le Fantôme? – спросила Селина. – У вас есть привычка наряжаться вурдалаком и распугивать людей вокруг себя?

По выражению лица Бастьяна было видно, что его позабавил вопрос.

– Это прозвище из детства. – Он сделал паузу, прежде чем быстро добавить: – А у вас есть привычка приносить с собой тьму, куда бы вы ни отправились?

– Что? – Селину поразило то, с какой простотой ему удалось снова задеть ее за живое.

– Селена была богиней Луны. Титаном. Она управляла колесницей, запряженной белыми конями, которая неслась по небу в преддверии ночи.

Как… мило. Селина никогда не слышала историю о богине Селене, что ее изумило, ведь ее отец обожал всякого рода истории. Родители назвали ее в честь дальней родственницы, которая давно покинула этот мир. В честь двоюродной бабушки по имени Марселина. Селина не помнила, когда ее имя обзавелось короткой формой. Скорее всего, когда она была еще очень маленькой. Может, даже еще во времена, когда она жила на побережье в стране матери.

– Нет, меня назвали не в честь богини, – ответила она. – Селина… это прозвище из детства.

– Я это заслужил. – Мягкий смех Бастьяна разнесся по залу. Несколько человек поблизости повернули головы, чтобы бросить на них удивленные взгляды, один из них выпустил струю бледно-голубого дыма из трубки изысканного кальяна. Первый раз на своей памяти Селина слышала, как Бастьян беззаботно смеется. Низкий, приятный баритон, точно окутанный шелком. Селина попыталась не обращать внимания на то, как этот смех вновь оживил все чувства в ее теле.