Адам Нэвилл - Багрянец [litres]

Вальда не поймет, почему мама хочет снова уехать, – своего дядю девочка никогда не видела. И все же Хелен должна была вернуться.

Прежде чем позвонить матери и попросить посидеть на выходных с дочкой, она вытащила из гаража коробку с записями Линкольна: Кэт попросила, чуть ли не настояла, чтобы Хелен привезла диски – они были «важны». Журналистка со значением пообещала, что «теперь Хелен все поймет» о записях. Странные слова, но, если записи помогут понять хоть что-нибудь о Линкольне в конце его недолгой жизни, Хелен обязана их взять.

Огромная тварь заметила Хелен, как только та появилась: лохматая черная морда повернулась к женщине и приподняла нос, будто принюхиваясь. Выбрав Хелен среди остальных, тварь направилась к ней так неловко, будто страдала от артрита. Люди по краям толпы, собравшейся у входа на деревенский праздник, расступились, давая дорогу. Хелен подняла руку, избегая внимания неуклюжего, гротескного существа, до самых пят покрытого грязной черной шерстью.

Она с трудом могла рассмотреть его морду, пока оно не подошло совсем вплотную. Над парой челюстей, гремящих, как деревянные башмаки, белели и со стуком вращались в орбитах два огромных сумасшедших глаза, так и выпиравших из глазниц на облезлой морде.

Отвратительная пасть немедленно поглотила голову Хелен, будто собираясь откусить ее, и нос тут же наполнился вонью заплесневелой ткани и старого спортивного зала в начальной школе. Среди рядов желтых зубов из дерева и краски Хелен увидела придурковатое мужское лицо. Из его рта пахло сидром и табаком, он потел и ухмылялся – такое извращенное удовольствие ему доставляло смеяться над незнакомцами. Мужчина пытался выставить Хелен на всеобщее посмешище, и разделить его энтузиазм она не могла.

Тварь выпустила ее голову, встала на дыбы, неуклюже развернулась на асфальтовой дороге, будто очень крупная собака в очень узком проходе, и обошла вокруг Хелен. Вонь пыли и старого пота так и не развеялась – дряхлая шкура и зловонные внутренности твари источали этот запах.

Хелен не знала, что перед ней – то ли бык, то ли лошадь, то ли собака. В любом случае она не хотела это видеть.

Возможно, это облезлое четвероногое создание – экзотичный пережиток иной, очень давней, эпохи: какое-нибудь мифическое существо из Средних веков или даже Средиземья. Люди улыбались, охотно снимая безумную лохматую морду на видео и делая с ней селфи.

– Не бойся, красавица! Не кусается! – крикнул мужчина из толпы, начинавшейся в саду со столиками при пабе и вылившейся оттуда вдоль низкой каменной стены, когда не хватило места. Какая-то женщина засмеялась прокуренным голосом, хрипло, как ведьма.

При виде этого шаткого чучела Вальда бы разрыдалась. Хелен и самой было рядом с ним не по себе, хотя она и понимала, что это просто два человека в костюме. Эта тварь напоминала дешевую лошадку с детского утренника, но обладала мордой дьявола, а вместо копыт неловко прыгала на двух парах грязных кроссовок.

Наконец грязный и зловещий силуэт удалился. Толпа снова расступилась, и беспокойное существо, ходившее волнами, будто китайский дракон, исчезло среди людских голов.

Может, эта страшная кукла – местная традиция? Но зачем ее возрождать? Хелен не представляла детей, которым бы это понравилось.

Вскоре медные трубы местного джаз-бэнда, игравшего кавер песни Гленна Миллера, заглушили хохот, доносившийся из паба. Попав на праздник, Хелен никак не могла сосредоточиться – со всех сторон ее бомбардировали звуки, цвета, движение и громкие голоса.

На главной улице Редхилла, поднимавшейся и опускавшейся по холму, собралось несколько сотен человек; паб, фонари, сцена, церковь, общинный центр – все было украшено красно-бело-синими гирляндами.

По обеим сторонам улицы выстроились лотки; окинув их взглядом, Хелен узнала, что увиденного ею маскота звали Крил. Здесь его хорошо знали и продавали разнообразные товары с этим существом, но нигде не указывалось, что за животное этот Крил. Кое-где – на плакатах, наклейках и футболках – его изображали как героя комикса: собаку с кошачьей мордой, застывшей ухмылкой, безумными глазами и вывалившимся языком. В «пузырьке» речи, выходившем изо рта, стояло: «Йип-йип! Я поддерживаю местных мясников!»

На футболках Крил обычно был одет в цвета девонского или британского флага, а иногда даже в цилиндр и монокль. На нескольких кофейных кружках Крил вытирал когтистые лапы… о флаг Евросоюза.

Тут одной причине для раздражения на смену пришла другая – в уши Хелен ударил лающий голос, до боли в ушах усиленный микрофоном.

Перед бьющимся сердцем праздника – пабом «Красное небо» в стиле Тюдоров – на временной сцене стоял мужчина и ревел в микрофон, а динамики на алюминиевых столбах разносили его грубый металлический голос по всей ярмарке. Между словами оратор с хриплым шумом втягивал воздух.

Ведущий оказался агрессивно веселым пьяницей с синюшным лицом и внушительным пузом. Он то и дело утирал пот с желчных челюстей, и большую часть его тирады было не разобрать. Хелен улавливала только обрывки:

– Традиция и семья!.. смысл праздника, да?.. четыреста лет, верите ли!.. Прямо сейчас едет из Диллмута!.. Кабан в сорок стоунов!.. Вся выручка – на благотворительность! Угощайтесь, когда придет время, леди и джентльмены… и думайте обо всех, кого мы зажарили бы вместо него, э-эх!

Перед сценой стоял ряд озадаченных престарелых ветеранов войны в беретах и обвисших, слишком больших пиджаках, украшенных лентами и медалями. Они напоминали преторианцев, засидевшихся на службе на многие десятилетия. Каждый держал в руках пластиковую коробку для пожертвований.

Воздух вздрогнул от рева восторженной публики. Где-то заплакал ребенок. Хелен пошла дальше. Она-то представляла, что посидит в субботу у тихого деревенского паба в компании Кэт и людей, которых знал ее брат.

Хелен прошла туда и обратно по узкой дороге, рассматривая лотки: домашние пирожные, сладости, фургон с мороженым, барбекю, игрушки ручной работы, сидр в глиняных кружках, стол для записи в сельский Земельный фонд, устаревшие сувениры. Она осмотрела все это за пять минут.

Люди вокруг громко и настойчиво веселились, но Хелен ощущала и гнев, натянутый струной: тут и там, особенно возле паба, бурлила пьяная, злая энергия. Она не знала, куда этот гнев направлен, но подозревала, что местные утверждают собственную идентичность, основанную на том, что они знали о прошлом или даже пережили, но помнили выборочно.

Хелен знала этот печальный национализм рабочего класса, у нее дома люди, попавшие в трудные времена, так же затаили злобу, вызванную низкими зарплатами, безработицей, сокращением льгот и пьянством.