Адам Нэвилл - Багрянец [litres]

Команда из трех человек везла ее куда-то далеко. Мотор лодки пыхтел, и Хелен, даже в непроницаемом мешке, чувствовала, как безопасная земля уменьшается до тонкой полоски тьмы позади, далекой, недосягаемой и лишь иногда освещаемой огнями.

Поняв, куда ее везут, она, содрогаясь до костей, захныкала как ребенок. То, что готовилось поглотить Хелен, пугало ее куда больше тех, кто схватил и связал ее, словно пойманное животное. Эти-то незнакомцы, хоть они и раскрашивали себя в красный по причинам, известным только им самим, были всего лишь людьми, пускай и ужасными, безразличными, жестокими и сумасшедшими. Море же представляло собой иную угрозу – более глубокую, холодную, безличную, бесчувственную к мольбам и уговорам. Оно не давало даже дышать под своей монументальной поверхностью. Сама мысль о таком массиве открытой воды вызывала у Хелен панику и агорафобию.

На лодку с ней сели трое мужчин, двое из которых оттащили Хелен в трюм. Когда фургон перестал грохотать, съезжая по крутому холму, их ноги хрустели по песку и гальке, пока они шли к судну. Хелен слышала тяжелые вздохи и ворчанье своих похитителей, пока те тащили на себе в ночи ее тело. Наконец их ступни зашлепали по мелководью, и Хелен немедленно вспомнила, что стоит подойти на метр к морю, как температура стремительно падает.

Ее ноги, как ни странно, связали в коленях, обмотав бечевку вокруг полотенца, а руки – в локтях, тоже просунув между суставами полотенце и обвязав веревкой. «Но запястья и щиколотки не тронули?» Хелен связали в гостинице, на полу у стойки. Похитители словно не хотели, чтобы веревки причинили сопротивляющейся женщине боль, но ее удобство было последним, что их волновало.

В доме к ней, словно веселые клоуны из ада, бросились краснолицые люди и повалили на пол, но в лодке они не присутствовали. Тем не менее все время, что Хелен лежала на металлическом полу фургона, ехавшего к берегу, их образы стояли у нее перед глазами. Самое живое воспоминание у женщины с головой, накрытой мешком, осталось от Кэрол, издавшей страшный звук, похожий на крик динго: когда Хелен схватили, старуха за стойкой залаяла, будто сошла с ума и решила, что она – собака.

Когда товарищи Кэрол с кровавыми лицами сделали свое дело, они вместе с ней остались в гостинице. Мужчины в лодке оказались не красными, а глаза их – совсем не такими огромными, беспокойными и безумными, как у других, которые будто приняли какой-то наркотик. Пока Хелен хватали и связывали, те мужчины ждали снаружи, оставив фургон на окруженной кустарниками дороге у гостиницы. Первыми на нее набросились красные безумцы, вторыми – трое мужчин без краски, в обычных скучных одеждах. Последние оказались более методичными, молчаливыми и менее агрессивными.

Погрузившись на лодку и наконец сорвав мешок у Хелен с головы, моряки не смотрели ей в глаза, явно желая побыстрее закончить с тем, что запланировали. Они не были пьяны, и Хелен не чувствовала намерения ее изнасиловать – единственная положительная сторона в этой ситуации. Команда небольшой лодки также не хотела ничего слышать от пленницы – тряпка осталась в ее рту и после того, как Хелен оказалась на борту.

Моргнув и прогнав слезы, обжигавшие глаза, Хелен рассмотрела стены небольшой белой каюты. Ее положили между мягкой скамейкой и мини-кухней вроде тех, что бывают в фургонах для жилья.

Лодка казалась новой: все поверхности блестели, ни царапин, ни потертостей; пара шкафчиков, столик на алюминиевых ножках, скамейка с мягким сиденьем, три ступеньки, ведущие на мостик, а там – широкая спина рулевого.

Хелен прикинула: наверно, ее скрутили в гостинице тридцать–сорок минут назад. Несмотря на панику, этого времени хватило, чтобы обдумать все произошедшее за сегодня. Состояние Кэт, едва вменяемой во время праздника, было связано с этим . Кэт именно ради этого попросила ее приехать в Девон, даже нашла жилье. Хелен подставили.

«Кем надо быть, чтобы совершить такое? С женщиной, которую они не знают, которая уже потеряла брата?» – спрашивала она себя и Бога (ей хотелось верить, что он слушает), терзаясь жалостью к себе.

Желание Кэт получить диски Линкольна тоже имело отношение к ее похищению. Но зачем тогда все это? Стоило лишь повысить голос, и Хелен немедленно отдала бы диски и людям на лодке, и тем красным чудовищам.

У Хелен было также предостаточно времени, чтобы мучительно вспомнить дом, свою дочь и маму. Мысли о Вальде вышли на передний план, повторяясь снова и снова. Хелен приказала себе не плакать, держать себя в руках: нужно сохранять ясный ум, чтобы договориться с людьми, связавшими ее, заткнувшими рот и вывезшими в море… «о Господи, в море». Хелен не хотела задумываться об этом, иначе потеряла бы сознание.

Может, они хотели только ее напугать. «Им это удалось».

Но стоило снять мешок, как она перестала держать себя в руках. Теперь между Хелен и морем – незнакомым пространством, конца которому отсюда было не видно, – находилась только тонкая стенка из фиброволокна. Ее снова охватил ужас перед бесконечной водной гладью, и она стала задыхаться. Кругом – ни спасателей, ни отмели и почти никакого естественного света: солнце уже село за горизонт.

Хелен заплакала на полу лодки из фиброволокна, где пахло машинным маслом, хлоркой и морем. Как ни странно, поначалу слезы помогали, но потом плач перешел в истерику, и Хелен принялась биться на полу, точно большая рыба, выловленная похитителями, и бессильно пинать обеими ногами мебель.

– Придержи ее, – сказал рулевой другому мужчине, помоложе, – а то подавится языком. Или оставит синяки.

Мужчина помоложе – у него была желтая кожа и быстро бегавшие глаза – вжал ее плечи в палубу длинными пальцами, вонявшими табаком:

– Не прекратишь – я на тебя сяду.

Прежде чем пускаться в плавание, Хелен осторожно положили на пол и вообще с того самого момента, как приняли ее у голых дикарей в гостинице, обращались с ней чрезвычайно осторожно. Какая странная забота.

Третий мужчина в красной кепке и солнечных очках вообще на нее не обращал внимания: он стоял на корме, над ревущим мотором, и с бледным лицом вглядывался в никуда – смотреть кругом было не на что, кроме черной воды и такого же неба.

Вдруг лодка замедлилась, и грохочущий мотор завыл, как кухонный миксер. Хелен чуть не вырвало, ей помешала только тряпка между зубов: замедлившийся мотор говорил о приближении чудовищного конца.

– От тряпки останутся следы, – сказал моряк помоложе, тот, что больно впивался пальцами Хелен в плечи. Он пребывал в таком страхе или восторге, что, кажется, не понимал, что оставляет синяки. Если их целью было не оставлять следов, они с ней не справились.