Лин Яровой - Прогулки по лунным дорогам [СИ]

Болтая о разных пустяках, мы прошли сквозь аллею многолетних елей. Поплутав немного по узким тропинкам, вышли из парка и уткнулись в пятиэтажку, где расположился супермаркет.

Пока Аня ходила между продуктовыми прилавками, я направился в сторону винных стеллажей. Мои финансы не позволяли развернуться на широкую ногу, поэтому недолго думая, схватил бутылку знакомой грузинской марки и пошёл обратно. Пытаясь найти подругу среди посетителей, окинул взглядом толпу.

Моё внимание привлекла пара пенсионеров. Сгорбленная старушка еле-еле плелась вдоль прилавков, внимательно рассматривала ценники и без остановки что-то ворчала своему мужу. Старик с усталым видом кивал каждому её слову и послушно шёл следом. Хоть он и выглядел моложе супруги, тоска, застывшая в его глазах, старила сильнее, чем седина и дряблая кожа.

Сзади меня похлопали по плечу.

— Чего замер, приятель?

Я повернулся и увидел Аню. В её руках была коробка пиццы, пакет яблок и бутылка молока.

— Давай помогу, — сказал я, перехватывая продукты.

— Спасибо. О, хорошее вино, молодец! Пойдём на кассы?

Пойдём.

Ещё раз взглянул в сторону пожилой пары. Старик поймал мой взгляд и усмехнулся краешками губ, кивнув на жену. Я натянуто улыбнулся в ответ.

На душе ни с того ни с сего сделалось паршиво. Не знаю почему, но мне было жаль этого старика; он напоминал больного подбитого пса, что, склонив голову, покорно плетётся вслед за недовольной хозяйкой. Старуха ворчала, толкала мужа в бок, а он только кивал снова и снова, соглашаясь с каждым упрёком. Чем дольше я смотрел на эту картину, тем тоскливее становилось. Я даже не заметил, в какой момент сочувствие вдруг обернулось против меня же, превратившись в угнетающую волну уныния. Уже не думая о старике, я представлял, как сам, будучи старым и больным, иду по городским улицам, хромая и опираясь на трость, и вызываю лишь жалость в глазах окружающих.

Серые мысли мной завладели, и всю обратную дорогу до офиса я был молчалив и угрюм.

Аня кинула продукты на стол и повесила плащ у входа. Заметив перемену в моём настроении, она взяла со стола лист бумаги, скомкала и кинула им в меня.

— Приём, депрессура! — пощёлкала она пальцами. — Вас вызывает жизнь! Как слышите?

— Извини, я задумался.

— Да ну? Правда, что ли? А мне показалось, ты там в магазине пилюльку безысходности выпил, пока я не видела. Не грусти, лучше открывай пиццу. Да, кстати, будь добр, подай мне катану. Хотя нет, сиди! Ну тебя на фиг, ещё харакири сделаешь, а мне потом полы отмывать.

Сталь с тугим свистом разрезала воздух. Отложив ножны в сторону, Аня вытянула меч перед собой.

— Отцвела в садах священная сакура, — нараспев произнесла она. — Серые тучи гору Фудзи закрыли. В бездонном море печали утонул самурай Юрико.

— Ань, зачем тебе катана? Ты языком порезать можешь.

— Могу, — кивнула девушка, — но это будет неэстетично.

Парой ловких взмахов Аня поделила пиццу на аккуратные треугольные куски, протёрла лезвие тряпочкой и убрала меч обратно на подоконник.

— Чего случилось-то? — спросила она, доставая из шкафа кальян.

— Да не парься, я просто слегка загрузился.

— Это и ёжику понятно. А причины?

— Видела старичка в магазине?

— Который тебе улыбнулся? Ага, и что дальше?

Она залила молоко в стеклянную колбу кальяна и прикрутила верхнюю часть. Затем развернула табак, выложив его на чашку. Я отрешенно наблюдал за всеми этими манипуляциями и параллельно делился собственными мыслями:

— Заметила, как он выглядел? Такой угнетенный, подавленный… Нет… даже не так. Он был, словно… какое бы слово подобрать… Наверное, потерянный что ли.

— И ты решил впасть в депрессию? Слушай, так ты сходи в районную поликлинику, чтоб уж наверняка. Там таких потерянных и угнетённых целые резервации. О, знаю-знаю! Ты там к терапевту попробуй без очереди пройти. Зуб даю, ты такого угнетения нигде больше не прочувствуешь.

— Да нет, Ань. Ты не поняла…

— Ну так ты говори. Я слушаю.

Девушка зажгла керосиновую горелку и поднесла щипцы с углём к открытому огню.

— Дело ведь не в этом конкретном старике, — продолжил я. — Ты правильно говоришь: таких, как он — миллионы. И даже не обязательно, чтобы человек старым был. Тут другое… Вот ты, когда в общественном транспорте едешь, замечаешь, как у людей уголки губ опущены?

— Чего? — нахмурилась Аня.

— Ну, уголки. Вот когда человек улыбается, у него уголки рта приподняты. А когда грустит — наоборот. А в автобусе или трамвае почти у каждого они опущены. И самое страшное, что это уже их нормальное состояние, понимаешь? И ведь на первый взгляд вроде и не скажешь, что с человеком что-то не так. А потом в глаза ему посмотришь… А там пустота! Как будто всю радость и счастье из человека выпили.

— Ну всё правильно, — кивнула Аня, — это же общественный транспорт.

— Да причём тут… — махнул я рукой, — дело не в этом. Люди они ведь сами по себе пустеют. И я сейчас не про нравственность говорю, не про ценностные ориентиры. Не в том смысле, что у кого-то идеи и мечты слишком приземлённые, и поэтому человек — «пустышка». Нет, я про другое. Люди не опускаются, не мельчают — они именно пустеют. Как будто дыра у них внутри раскрывается и жрёт, жрёт, жрёт… Все эмоции съест, всю душу выпьет, а что с ней делать, никто и не знает! Вот и я, посмотрел на того старика, в глаза ему взглянул… А там такая тоска, захлебнуться можно. И главное, я ведь в себе такую же дыру чувствую. Вроде бегаешь, суетишься что-то — всё нормально. А потом остановишься… Вот просто посреди магазина на секунду встанешь, и уже чувствуешь, как в груди провал раскрывается. И такое уныние накатывает… Думаешь, а зачем бежишь-то? От чего убежать пытаешься? Всё равно ведь рано или поздно таким же, как этот старик станешь — пустым и угнетённым. Хоть что ты делай! Та же семья, например. Женишься — обязательно будешь выслушивать вечное брюзжание, не женишься — сдохнешь одиноким и никому не нужным. И ничего тебя от этой пустоты не спасёт. Потому что нет у неё дна, ничем её не заполнить.

Аня протянула мне трубку кальяна:

— На, попробуй дымом.

— Пробовал. От табака только хуже становится.

— Да потому что ты гадость всякую куришь. Держи, попробуй моё зелье. С апельсинкой. Тебе понравится. И пиццу ешь давай. Вот увидишь, кальян и маргарита способны заполнить любую пустоту внутри. По крайней мере, лёгкие и желудок точно пустыми не останутся.

— Может, ты и права, — пожал я плечами, — только временно это всё.

— Ну разумеется, временно. А ты что хотел? Рецепт вечного счастья? Постоянно ходить, улыбаться и ни о чём не думать? Не, ну в принципе, устроить можно. Есть один способ — лоботомия называется.

— Смешно.