Эдвард Ли - Ужас Иннсвича

Выход из переулка вывел меня на перекрёсток, там я повернул на запад и пошёл по указателю. С одной стороны улицы выстроились чистые квартальные здания, с другой — густые деревья. Я оставил позади своё тихое отчаяние позади, чтобы вернуться к своей цели.

Я ДОЛЖЕН был найти этого Сайрус Зейлена…

Солнечный свет пробивался сквозь высокие ветви, а с востока до моих ушей доносился шелест лёгкого прибоя. Я задавался вопросом, ходил ли Лавкрафт когда-либо по этой конкретной улице, и очень надеялся, что ходил. Я знал, что вижу то же, что видел он, пока его разум работал над фрагментами «Тени над Инсмутом» .

Хруст слева заставил меня остановиться. Я повернулся и всмотрелся в гущу деревьев, но никого не увидел там, откуда, как я был уверен, должен был раздаться звук. Звук, который я услышал безошибочно мог принадлежать только шагам, хрустящим на засушенных обломках леса.

Через несколько шагов хруст раздался снова.

— Эй, здравствуйте! — поздоровался я, когда увидел фигуру, бредущую между деревьями. Это был мужчина, одетый в чёрный, длинный плащ. — Мистер Зейлен! Пожалуйста! Мне крайне необходимо поговорить с вами!

Фигура исчезла так же быстро, словно была частью леса. Теперь я мог только гадать, во что превратился Мистер Зейлен из-за тяжёлой зависимости от опиатов и обнищания. Последние стадии таких несчастных зависимых, как правило, превращали их в полных безумцев. Если бы это было так с Зейленом, то мой поход к нему мог бы оказаться абсолютно бессмысленным.

Ещё десять минут прогулки привели меня к новой пожарной станции, где несколько человек дружелюбно болтали, пока мыли и полировали большой новый грузовик. Не пройдя оттуда и полквартала, я нашёл то, что могло быть только богадельней.

Одноэтажное старое здание выглядело подавленным внутренними невзгодами, как будто его бездушие было столь же характерной чертой, как и облупившаяся краска на его стенах, и разбитые оконные стёкла. От дома исходил запах мочи и гниющей пиши. Когда я зашёл во внутрь, перед одной из тёмных комнат сидел пожилой человек со стеклянными глазами; я подумал, что, наверное, он умер, пока он не вздрогнул и не начал моргать. Толстая слепая женщина с тростью сидела так же удрученно в соседней комнате. Она подняла белесые глаза, когда, без сомнения, услышала, что я прохожу мимо, она встала с ящика для молока, который использовала вместо стула, на ощупь нашла дверь и вошла в неё, захлопнув за собой.

Конец коридора показался мне темнее, чем всё остальное здание, хотя солнечный свет равномерно светил из всех открытых дверей. На почтовом ящике, с выломанными дверцами, не было написано имён жильцов, зато я заметил грязный мусорный мешок, опрокинутый в подъезде, разбросанные по полу сигаретные окурки, сгоревшие свечи, пару разбитых бутылок и пустые консервные банки, в которых копошились мухи и опарыши. Потрескавшийся коридор вёл меня дальше вперёд, пока я не остановился, любопытно взглянув на дверной молоток, установленный в старой, деревянной двери: странный овал, потускневшей бронзы, изображал полусформировавшееся угрюмое лицо. У него было только два глаза без рта и носа.

Я нерешительно взял молоток, с беспокойством глядя на табличку с именем, размещённую чуть выше: «С. Зейлен».

То, что открыло мне дверь, было тем, что я ожидал увидеть: худой, бледный человек, демонстрирующий все признаки физического убожества. На нём по-прежнему был надет грязный, чёрный плащ, который был распахнут, показывая под собой мятую, некогда белую рубашку и впалую грудь. Потёртые брюки с рваными коленями было тем, что он носил ниже талии, а также развалившиеся ботинки, обкатанные бечевой. Его запавшие глаза казались почти мёртвыми из-за чёрных кругов вокруг них. Я сделал попытку улыбнуться и казаться невозмутимым.

— Мистер Зейлен. Меня зовут Фостер Морли. Я окликнул вас, когда вы шли домой через лес, но, похоже, вы меня не услышали.

Мужчина нахмурился. Длинные чёрные волосы были зачёсаны назад с его лба гелем или, что более вероятно, натуральными маслами с его головы, которые накапливались от нечастого мытья.

— Чего тебе? — спросил он голосом, который звучал более живым, чем я ожидал от такого обветшалого неудачника.

— Вы фотограф, правильно? Вы работали на газету, как мне сказали.

— Это было целую жизнь назад, но, я думаю, если тебе рассказали обо мне, то значит, ты либо из полиции, либо клиент… и на копа ты не похож, поэтому, я думаю, тебе лучше войти.

Значит, у него ещё остались клиенты для фото-бизнеса . Это также означало, что у него были деньги. Он пригласил меня в гостиную, которая была в худшем состоянии, чем всё увиденное мной снаружи: безногий диван, самая скудная мебель и одна из тех больших деревянных кабельных катушек, которая служила ему столом. Химический запах в воздухе навёл меня на мысли о работе нарколаборатории. Прежде чем закрыть и запереть дверь на засов, он выглянул наружу, как будто что-то подозревая. Он потянулся к книжному шкафу и достал спрятанную за книгами простую папку.

— По пятьдесят центов за штуку, мистер Морли, — сказал он и протянул мне папку. — По тому, как ты одеваешься, я могу с уверенностью сказать, что деньги у тебя есть, и ты похож на парней, которые покупают, а не продают.

Я не понимал, что он имеет в виду, но я понял, что содержала папка, увидев содержимое между титульными листами: здоровенная стопка фотографий. Мгновенный трепет заставил мои нервы гудеть от перспективы увидеть снимки учителя. Мэри, по всей видимости, даже несмотря на неприятное отношение к этому человеку, позвонила ему, чтобы сказать, что я ищу. Я возбужденно присел и открыл папку…

В какой неописуемый ужас повергли меня те фотографии. Я мог бы рассказать об отталкивающих изображениях, которые предстали перед моими глазами с глянцевых поверхностей фотографий. Это не были фотографии Лавкрафта или старого Олмстеда. Напротив, это была откровенная порнография.

Сцены, изображённые на нескольких первых фото, на которые я смотрел, не нуждаются в описании. Могу лишь сказать, что сами фотографии были поразительно яркими и во всех ужасающих смыслах профессиональными.

— Смотри те, с белой девчушкой, которая с цветными парнями, стоят по доллару за штуку, — продолжил он. Зейлен снял изодранный плащ и повесил его на гвоздь в стене. — Если тебе нравятся дети, то по два бакса за штуку.

Я вернул дрожащими руками его злую папку.

— Это… не… то, за чем я пришёл.

— О, так ты продавец? Ну, ты тогда должен заплатить мне вперёд за плёнку и проявитель, плюс я хочу половину от выручки, так как рискую больше, продавая это дерьмо.

Не понимая, что вообще происходит, я просто спросил: