Джон Пассарелла - Обряд посвящения [litres]

– А что, есть такая вероятность?

– Кому и зачем делать что-то подобное? Ради выкупа? Он рабочий. Отнюдь не богат. Я бы знала, я же его бухгалтер.

– Хотел бы я знать, – с сочувствием проговорил Бобби.

Он подозревал, что Фрэнка убили, только чтобы завладеть фургоном, но не мог себя заставить сказать это Лиане. Кто он такой, чтобы разрушить лелеемую ею надежду на возвращение шефа живым и невредимым? Он может и ошибаться. Почему бы и нет.

Но вряд ли.

Дальтон Рурке не мог вернуться домой до окончания уроков, так что остался тусоваться с Джимми Феррато на баскетбольной площадке за старой средней школой Баркли. От улицы с одной стороны их скрывало дряхлое здание, а с другой – деревья. Крохотный островок вменяемости. Они сидели на растрескавшейся площадке и выдергивали пучки травы, которые пытались отвоевать местечко для Матушки Природы.

– Травка есть? – спросил Дальтон.

– Если бы, – отозвался Джимми. – В субботу утром мама наткнулась на мою заначку. С тех пор я на мели.

Вместо травки они выкурили оставшиеся сигареты – десяток на двоих, коротая время. Заброшенная разваливающаяся школа с запущенной игровой площадкой служила еще одним доказательством того, что жизнь бессмысленна. Чего бы ты ни пытался достичь, к чему бы ни тянулся, все ускользнет, как в песне Kansas «Пыль на ветру». Через сотню лет кому какое будет дело, что он пропускал уроки, прогуливал школу, свалил с ног Тайлера Шеклфорда, жил и умер? В мире, где ничто не имеет значения, можно делать все, что заблагорассудится. К сожалению, Дальтону все же приходилось переживать кратковременные последствия.

После первого порыва смотаться из школы во время эвакуации Дальтон понял, что просто оттягивает неизбежную головомойку. То обстоятельство, что ничто не имеет значения, не мешало попутно портить ему жизнь. Он не продумывал свой побег. Книги остались на парте, а рюкзак – на стуле.

– Ты правда обнюхивал ее волосы? – спросил Джимми.

Дальтон сделал длинную затяжку и, когда от сигареты остался окурок, швырнул его через площадку и прикурил следующую:

– Ага.

– Зачем?

– Я есть хочу, – ответил Дальтон. – А ее волосы пахли сладостями.

Джимми хохотал, пока его не одолел кашель:

– Чего?

– Шампунь, или кондиционер, или еще какая фигня, – пояснил Дальтон. – Они пахли клубникой, медом и миндалем. У меня аж в животе заурчало.

– Ты спятил.

– Девчонки моют волосы всякой ароматизированной фигней и ждут, что ты не будешь их нюхать? Да ладно! Шоколад, карамель и зеленые яблоки.

– Ни в жизни!

– А еще ананас. Кокос и капелька маршмеллоу.

– Ну ты и трепло!

– А может, это все ее духи, – широко ухмыльнулся Дальтон. – Мужик, прямо целый буфет.

– Чувак, ты больной.

– Может быть, – согласился Дальтон. – Но сейчас я помираю с голоду. Сколько времени?

– Ты на мне часы видишь? – парировал Джимми. – А мобилу у меня конфисковали за травку.

По крайней мере, у него было что конфисковать. У Дальтона не имелось ничего ценного – не считая шмоток из секонд-хенда и подержанной стереосистемы.

Дальтон встал и, почувствовав головокружение, пошатнулся, прежде чем восстановил равновесие. Докуренную сигарету он затушил пяткой, а потом закашлялся – горло саднило и жгло.

«Слишком много никотина».

После кашля болела голова. Дальтон натянул на уши вязаную шапку и прижал ладони к вискам. Перед глазами метались темные мушки.

Чтобы не допустить еще одного приступа кашля, он тихо проговорил:

– Пошли обратно.

Через полчаса Дальтон переступил порог дома дедушки и бабушки, держась так, будто позади нормальный школьный день, о котором неохота разговаривать. Он открыл и закрыл дверцу шкафа, будто сгрузил туда рюкзак, которого на самом деле у него с собой не было.

– Я дома, – сказал он.

– Ты поздно, – донесся из столовой голос бабушки.

– Дела, – неопределенно отозвался он.

Дальтон зашел в столовую и увидел, что обед уже заканчивается. Такое ощущение, что с каждым днем они садились обедать все раньше и раньше. Скоро в полдень есть станут. На столе не было ничего особенного – что-то вроде разогретой в микроволновке курятины. Они никогда не готовили ничего сложнее макарон с сыром и яичницы. Ему не поставили тарелки, не предложили еды. Сколько еще способов можно найти, чтобы сказать ему, что они никогда не хотели растить его, что он просто взваленная на их плечи обуза, ошибка, которую мать совершила, а потом спихнула на них, умерев родами?

– Я есть хочу, – проговорил он.

– Сунь что-нибудь в микроволновку, – сказала бабушка, будто разговаривала с дурачком.

Прикрыв глаза, Дальтон представил, как сует в микроволновку ее седую голову и готовит на полной мощности, пока глазные яблоки не выскочат из глазниц, как пробки из бутылки с шампанским на Новый год. Или они просто вскипят и вытекут по щекам, как сбежавшее молоко.

Не успел Дальтон найтись с остроумным комментарием, как дед поинтересовался:

– Где твоя домашняя работа?

«Начинается», – подумал он.

– Не задали.

– Откуда ты знаешь, – продолжал дед, – если свой рюкзак оставил в школе?

Они что, видели, как он входит с пустыми руками?

– А, забыл. Мы так перепугались из-за бомбы.

– Завуч звонил, – сообщил дед. – Опять. Тебя отстранили от занятий на неделю. И подумывают об исключении.

– Можно подумать, мне не класть на эту школу.

– Иди в свою комнату! – завизжала бабушка. – Ты под домашним арестом!

– Я есть хочу.

– Живо, Дальтон, – дед приподнялся со стула.

Дальтон уперся взглядом в лежащий на столе нож для масла, гадая, достаточно ли он острый, чтобы перерезать старику глотку. Он смотрел в рассерженное лицо деда, пальцы сгибались-разгибались и подрагивали. Бабушка держала в руке беспроводной телефон, готовясь в случае чего набрать 911. Они бы с радостью от него избавились. Мысль о том, что он мог бы удовлетворить их желание, успокоила Дальтона, и он развернулся к выходу.

– Как ты смеешь позорить нас! – кричала вслед бабушка. – Ты позор семьи, прямо как твоя гулящая мать!

Их только это и беспокоило – какими он их выставляет в глазах соседей и школьной администрации. Их не волновало, счастлив ли он, сыт, здоров – если это не касалось их так называемых родительских навыков.

Дальтон с грохотом поднялся по ступенькам, намеренно сильно топая с надеждой, что что-нибудь сломается и потребует ремонта, на который у них нет денег.

Он ворвался в свою спальню – самую маленькую в доме комнату – и грохнул дверью так, что та задребезжала на петлях. Тут царил полный бардак, но Дальтона это не беспокоило. Все поверхности были завалены одеждой и обертками от конфет и фастфуда. Дальтон хотел, чтобы его комната была язвой на теле дома, чем более отвратительной, тем лучше. В последнее время они переступали его порог лишь затем, чтобы проверить, нет ли наркотиков.