Дельфина Бертолон - Та, что приходит ночью [litres]

Он отхлебнул кофе. На кружке было написано: «Самый лучший папа». Скажите пожалуйста! Он устало вздохнул.

– У твоей сестры воображаемая подружка. И что? В её возрасте – я не вижу в этом ничего странного.

– Вот как? Ладно.

Я смотрел насмешливо, и папа занервничал, в свою очередь съехидничав:

– Что, Мало? Ты считаешь, что её надо вести к психиатру?

– Я этого не говорил. Но, кстати, это может быть здравая мысль. Я имею в виду обратиться к врачу. Ты видел её недавние рисунки? Посмотрел бы!

Папа допил кофе, встал, поставил кружку в раковину.

– С твоей сестрой всё в порядке. Просто переезд её разволновал.

Мне бы хотелось в это верить, но я не мог. Я знаю Жанну со времени её появления на свет. Когда она родилась, мне было почти десять, и мама была ещё со мной – в моём сердце. И она не ушла: она всегда со мной, всегда будет со мной. С течением времени её образ затуманился, и моя грусть тоже ослабела. Не знаю, хорошо это или плохо… но уж как есть. Когда родилась сестра, я не сразу её принял. Тогда я был ещё слишком мал, не умел ясно формулировать свои чувства. Но этот новый живой младенец был словно оскорблением моей умершей мамы. Вызовом.

Знаю, это глупо. Эгоизм и только.

А потом, ясное дело, я её полюбил. Обожал! С такой-то мордашкой! Перед ней и Волан-де-Морт не устоял бы! Сегодня я рад, что папа устроил свою жизнь именно так, рад, что у меня появились Софи и Жанна. Однако всё не так просто. Я сержусь на папу: я тоже, я тоже взволнован переездом… но всем на это наплевать.

Этот дом, непонятно почему, заставил меня вспомнить о маме. Выцветшая фотография снова стала яркой, мои мучения снова вернулись.

Ну, в таких случаях я беру свой скейт.

Когда мама купила мне первый скейт, мне было всего четыре года. Он был маленький, почти игрушечный; но я надевал огромный шлем, огромные налокотники, огромные наколенники. «Теперь, – говорила мама, – можешь падать. Обязательно встанешь».

Пойду кататься на дороге, без всякой защиты, потому что я взрослый, потому что она меня покинула вот так, без предупреждения.

Посмотрим, смогу ли я встать.

Суббота, 22 июля 2017 г.,

20 часов 42 минуты.

Сумерки.

Я сидел на ступеньках с комиксом в руках, но не читал его – не мог сосредоточиться. Я думал о рисунках Жанны, о «храме майя», да и жарко было слишком.

Около полудня приехала девушка с почты, и я благословил Софи и её заказы.

– Привет, Мало!

– Привет…

Она протянула пятерню:

– Я Лили.

Я хлопнул её по ладони. Наконец я узнал её имя, и для меня открылся целый мир.

– Привет, Лили.

Она задорно улыбнулась, как в прошлый раз. Софи, увидев в окно подъезжающий фургончик, выбежала в сад. Она расписалась за доставку, забрала посылку. Сияющая, она отправилась в дом, неся коробку на вытянутых руках, словно огромный торт. Лили с улыбкой проводила её взглядом, потом повернулась ко мне.

– У тебя такая молодая мама?

Я пожал плечами.

– Моя мама умерла. Это мачеха, её зовут Софи.

Лили побледнела.

– Прости.

– Ладно, это уже давно было.

Она задумалась на минуту, потом предложила:

– Моя работа закончилась. Может, пикник устроим?

Я смутился и ответил как ребёнок:

– Я отпрошусь.

Она прислонилась к фургончику.

– Давай, отпросись.

Лили привезла меня на берег реки, которую я обнаружил случайно, когда второй раз ходил в «храм майя».

В почтовой машине нашлись хлеб, сыр, дыня, клубника и красное вино. Лили расстелила на траве клетчатый плед и разложила на нём эти припасы. Видя моё изумление, она объяснила:

– По субботам ярмарка. Когда я разношу почту, люди часто угощают меня. А потом-то у меня выходные…

Я улыбнулся.

– Это они тебе так доплачивают…

– Вот именно!

Я сел на край пледа, а она продолжала стоять, обмахивая лицо.

– Можно умереть от жары!

И она зашла за машину. Я потянулся и откинулся назад, стараясь увидеть, что она там делает. Ничего я не увидел, но она вернулась преобразившаяся. Вместо джинсов и рубашки на ней были коротенькие красные махровые шорты и белая майка с надписью «Summer is coming». Волосы она собрала в небрежный пучок, на щеках играл румянец.

Она разложила еду, налила мне виноградного сока и подняла свой стакан.

– За твой приезд, Мало.

Мы чокнулись.

Она выпила. Я выпил.

От нежно журчащей реки распространялась неожиданная свежесть. Я вспомнил о маме. Как только она видела воду, тут же хотела плавать; не важно где, не важно когда: озеро, океан, река, лето, зима – она никогда не отправлялась в путешествие без купальника. Я помню, как она говорила: «Я словно лабрадор: как вижу воду, так в неё бросаюсь!» Иногда она выходила из воды с синими губами, и это меня пугало.

Лили делала бутерброды и краем глаза наблюдала за мной.

– Похоже, бедняга, тебе тут совсем не нравится.

Я собрался с духом и возразил:

– Да ничего подобного! Я доволен! И спасибо, – добавил я, указывая на еду.

– Нет, не это, – засмеялась она, – не здесь со мной… Я имела в виду, в этих краях. Я пригласила тебя, потому что ты меня расстроил.

Она сказала это не сердито, скорее даже ласково. Я пожал плечами.

– Я ведь городской житель. У вас тут красиво. Правда. Но меня это угнетает.

– Чем ты увлекаешься, чем занимаешься?

Я сделал ещё глоток. От жары и волнения у меня уже кружилась голова.

– Исследую.

– Это как?

– Мне особо делать нечего, и я на велосипеде езжу. Исследую окрестности. К примеру, в лесу я нашёл разрушенный дом.

Она понимающе улыбнулась.

– Замок? Его здесь так называют.

– Вот как?

– Да, уже десятки лет дети используют его для игр. Так делала и я, и мои родители… Иногда туда ходят подростки… Совсем недавно была история с преступниками. С настоящими преступниками. Полиция и родители на ушах стояли.

Я подумал о силуэте, который видел там мельком. Вот кто это мог быть: преступник. От этой мысли я похолодел, вспомнив тех, что видел иногда в своём квартале в Париже, бледных и чахлых, готовых убить за пять евро.

– В любом случае место потрясающее, – я словно набивал цену, – у меня прямо видения начались, когда я туда вошёл. А эта люстра!

Словно от воспоминаний, её большие зелёные глаза распахнулись ещё шире.

– Да, та люстра! От неё прямо в дрожь бросает!

Я кивнул.

– Я туда давно не ходила. Но ещё три или четыре года назад там были замки.

Я наконец решился спросить:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать один.

Она подала мне бутерброд.

– Пармская ветчина, овечий сыр. Скажи, как тебе?

– Спасибо.

Я попробовал: это было замечательно. Свежее, солёное, мягкое, сочное. Я рассыпался в похвалах, она улыбнулась.

– У нас хорошие места, вот увидишь!

Некоторое время мы молча жевали, глядя на реку. И правда, было хорошо. Мирно, как-то сказочно. Я бы не удивился, если бы из чащи показались эльфы и потусторонние духи.