Дельфина Бертолон - Та, что приходит ночью [litres]

После завтрака и выдачи разных инструкций папа уехал. Софи закрылась в своей комнате и работала над статьёй. Жанна устроилась под навесом, подальше от косилки, со своим чудесным планшетом («Свобоода, свобоода!»), а я взялся за опасную машину. С ней нелегко управляться, но эффективность потрясающая: приятно превращать дикие заросли в чудесный сад. Я представлял, что мы здесь сможем выращивать – помидоры, клубнику, картошку… В считаные минуты чистокровный парижанин превратился в крестьянина. Вот первая неожиданность: я был счастлив и гордился собой. Но через полтора часа работы на солнцепёке я вымотался. Я пошёл взглянуть на Жанну в тени под навесом: она спала, обнимая куклу. Я выключил планшет и пошёл в дом выпить колы. В гостиной я увидел троих рабочих. Стройка была в разгаре: они работали всю неделю, даже в воскресенье. Стену разломали, и теперь они устанавливали металлические направляющие для раздвижной стеклянной двери.

– Может, вам чего-нибудь попить принести? Кофе? Газировки?

Они как один повернулись ко мне с благодарным видом.

– Может, сидр? – нерешительно спросил с польским акцентом самый молодой, высоченный парень, с головы до ног белый от пыли.

Я поднял большой палец.

– Сейчас добуду.

Я открыл холодильник, достал колу и несколько бутылок сидра. В задний карман я сунул открывалку, взял по две бутылки в каждую руку и так обслужил всю небольшую компанию.

Потом я вышел в сад проверить, не нужно ли чего-нибудь моей сестре, но Жанны под навесом не было. Она исчезла. Пока ещё не было причины для паники – но я уже запаниковал и заметался в разные стороны, стал громко звать её.

Жанна спокойно сидела с другой стороны дома, прямо на земле, недалеко от погреба, дверь которого была нараспашку, словно разинутая пасть среди свежеподстриженной травы. Я испытал такое облегчение при виде Жанны, что рухнул на колени рядом с ней.

– Что ты здесь делаешь, Детёныш?

После моего визита в погреб я плотно закрыл дверь и задвинул засов. Я совершенно в этом уверен, поскольку это место нагнало на меня изрядного страху. Как же Жанна сумела открыть дверь сама? Дверь весит не меньше тонны: мне было нелегко её поднять. Я стоял на коленях возле сестры, в горле пересохло, сердце отчаянно колотилось. Прерывающимся голосом я спросил:

– Жанна, кто открыл дверь? Ты кого-нибудь видела?

Она не ответила, подняла глаза – чудесные, прозрачные, бирюзовые, как средиземноморские бухточки. Она была совершенно спокойной, даже слишком, и прижимала к себе всё ту же куклу… И я увидел, что тело куклы распорото, буквально выпотрошено: торчала белая ватная набивка, похожая на попкорн.

– Что произошло?! – воскликнул я. – Жанна, что же это случилось?

– Ничего серьёзного, – отвечала она со странной улыбкой и олимпийским спокойствием, – понадобилась операция.

Я безуспешно пытался сохранять спокойствие, но руки у меня тряслись.

– Ах, вот оно что… Малышка заболела?

Жанна покачала головой:

– Она утонула, пришлось вскрыть ей лёгкие. Вода вытекла, и она спасена. Понял?

Я неуверенно кивнул и заметил, что она сжимает что-то в правом кулачке.

– Это что?

Жанна не шевельнулась. Я наклонился к ней.

– Жанна, что у тебя там?

Она разжала руку, и я увидел…

Это была подвеска, как те, что я видел на разбитой люстре в «храме майя». Большая хрустальная подвеска, сверкающая и острая, в руке пятилетнего ребёнка. У меня дыхание перехватило.

– Это скальпель, – объяснила Жанна всё так же спокойно. – Это скальпель, который спас Малышку во время операции. Иначе она бы умерла.

Я почувствовал, что бледнею, как иногда чувствуешь, что краснеешь от стыда или от удовольствия. Слово «скальпель», сказанное Жанной, совершенно сбивало с толку. У сестры для её возраста словарь богатый, но это…

– Где ты это нашла?

На этот раз она не ответила. Я схватил её за руку.

– Жанна, не дури! Откуда это? Кто тебе это дал?

Я отнял у неё подвеску. Остыв, я пожалел о грубости. Но я был вне себя: к тому же испуган, потому что не понимал вообще, что происходит. Когда я отнял подвеску, Жанна заревела. Тот же рёв, те же истерические рыдания, что и по ночам – просто убивает на месте. Испуганный воплями, я поскорее вернул ей стекляшку. Она сжала её в кулачке и сразу замолчала. Но тут примчалась разгневанная Софи. Я заметил, как Жанна спрятала подвеску в карман шортов.

– Что у вас тут творится?

Софи подошла, посмотрела на нас. У Жанны вид был расстроенный, глазки красные, губы дрожат.

– Мало… Что ты ей сделал?

Мачеха обвинила меня в том, что я причинил вред Жанне – это невыносимо! Я люблю свою маленькую сестру больше всего на свете. Я за неё убью, я умру за неё.

Но доказательства налицо: на запястьях у Жанны остались следы от моих пальцев. Мне хотелось разрыдаться. Но я пробормотал:

– Она исчезла, я испугался. Погреб был открыт, я испугался, что она упадёт… Прошу прощения… я не хотел…

И я малодушно сбежал.

Воскресенье, 23 июля 2017 г.,

1 час 22 минуты.

Мрак ночи (продолжение).

Я бежал, бежал, бежал, как преступник, спасающийся от погони. Я пронёсся через сад, зигзагом между монстроплантами, чахлыми соснами и фруктовыми деревьями. Пролетел по дорожке, толкнул решётку. Потом в лес – упал, вскочил… Потом я бежал по асфальтовой дороге, всё дальше и дальше, пока хватало дыхания.

Наконец я остановился, согнувшись, упираясь руками в колени, чтобы отдышаться. Потом я рухнул на обочину и залился слезами.

Я, Мало, так жестоко обошёлся со своей сестрой. Я, который никому не причинял зла, никогда никого не бил – ну, кроме двух-трёх придурков, которые не так давно заработали хорошую трёпку, – я кричал на маленькую девочку, такую замечательную маленькую девочку с кукольным личиком, которая на моё четырнадцатилетие подарила мне рисунок (на нём был изображён я на скейтборде в окружении звёздочек и сердечек) и написала розовым фломастером: «Мало с деньрожденьем я тебя любю».

Мне было плохо. В конце концов меня стошнило.

Бег, солнце.

Страх. Стыд.

Конечно, у меня было оправдание: Жанна явно была не в себе. До сих пор мне удавалось убедить себя, что мне всё кажется. Что я не разглядел, недослышал, не так понял. Что моя сестра и я просто ещё не приспособились к новой жизни, поэтому такие реакции: у меня паранойя, у неё странности. Но кто-то же открыл дверь погреба? Кто-то же дал Жанне подвеску? И какая дьявольская шутка заставила нежную девочку распотрошить любимую куклу? Честно сказать, чем дальше, тем чаще я вспоминаю «Изгоняющего дьявола». Но, хотя Жанна и пугает меня, это не оправдание. Мне пятнадцать, а ей всего пять! Вместо того чтобы обижать её, нужно искать того, кто проникает в «имение», – это самое правдоподобное объяснение всех происшествий.