Дельфина Бертолон - Та, что приходит ночью [litres]

– Что ты доберёшься до конца.

Я в изумлении уставился на неё. Она же ещё такая малышка! Опять наш разговор был каким-то безумным. Избавившись от своей «одержимости», Жанна стала самой собой: но иногда рассуждала совсем как взрослая. Она снова села на своё место и снова принялась макать бисквит в какао. Через некоторое время она спросила между прочим:

– Ты пойдёшь на чердак?

– Собираюсь.

Она улыбнулась – мордашка, обрамлённая золотыми локонами, как ангелочек на открытке.

– Круто.

Слишком круто.

И вот я приступил к исследованиям на чердаке. Я собираюсь навести там порядок – вот что я сказал Софи и получил её одобрение. Вооружившись огромными мусорными мешками, я пробирался среди куч, копившихся годами. Времена, когда здесь была квартира управляющей, давно миновали: здесь складывали всё ненужное – либо было лень тащить на помойку, либо «а вдруг понадобится» (умственное расстройство, которое психиатры в тяжёлых случаях называют «синдромом Диогена»). Даже у моей тётушки Агаты оно немного проявляется – как я полагаю, это «наследство» ей досталось от моей бабушки по материнской линии, которую я не знал, так как она умерла молодой: попала под лавину, катаясь на лыжах в Альпах. Или это семейное проклятие – погибнуть по-дурацки на курорте? Агата часто говорит: «Рука не поднимается выбрасывать». Я это много раз слышал, когда она помогала нам паковаться на авеню Боливар. Её потрясла способность Софи выбрасывать вещи, которые «ещё могли пригодиться». Видимо, и у Фраше был такой же заскок.

Итак, я наполнил бесчисленное множество мусорных мешков, истекая потом в огромной комнате под крышей. Наконец среди хлама я нашёл альбомы с фотографиями. Один из них привлёк моё внимание: на обложке была наклейка «Под соснами, весна – лето 1987». Это был толстый альбом в зелёной обложке, и я поспешно его открыл. Я надеялся увидеть там фотографии Полины.

На первых страницах можно было увидеть наш дом во всей летней красе. Монстропланты, яркое солнце, окна-«гильотины».

Я листал альбом. Там было всего понемногу: люди, животные, пейзажи – подписи от руки были сделаны красивым почерком, наверное, мадам Фраше. Наконец я нашёл то, что меня интересовало: серию фотографий, некоторые были тоже подписаны: Беатрис, Шарль, Арно, Соланж, Полина – 28 июня 1987 года.

28 июня было сделано много фотографий. Это явно был праздник, наверное, чей-то день рождения. Через несколько страниц я понял, что отмечали день рождения Шарля Фраше.

Беатрис было лет сорок, не красавица, не уродка, не обаятельная, но элегантная. Шарль хорош собой: атлетическая фигура, руки – как у меня ноги. Арно – наоборот, совсем не атлет, но симпатичный, толстощёкий и жизнерадостный мальчик. Соланж, мать Полины, – красивая молодая женщина, стройная брюнетка, с упрямым выражением лица, ни на одном снимке она не улыбалась.

И там была Полина.

Она оказалась совсем не такой, какой я себе представил, слушая её историю. Но когда шок прошёл и я смог соотнести её внешность с её голосом, я был просто потрясён.

Полина была маленькая, гораздо меньше, чем все остальные на фото, несмотря на свои четырнадцать лет. Похожа на метиску: смуглая кожа, короткие чёрные кудри. Печальные глаза, огромные, как у лемура, маленького зверька из Юго-Восточной Азии. В общем, на лице Полины выделялись глаза, нос и губы. Очень большие глаза, прямой нос, губы пухлые, даже слишком для такого маленького личика. Она выглядела очень странно, но удивительно привлекательно. Словно инопланетянка из фильмов или снов.

Наш призрак – инопланетянин. В походных штанах.

Я поднял защитный пластик и вытащил фотографию, на которой Солнышко, как звал её приятель Жан-Филипп, вышла лучше всего, и спрятал в карман.

Так я сидел, словно заколдованный, среди мешков с мусором, когда вдруг в люке появилось другое лицо. Это была Лили в почтальонском жилете.

– Ты меня совсем забыл?

Она шутила, но я-то и на самом деле забыл: от её внезапного появления меня чуть удар не хватил. Я очнулся и встал.

– Ой, я совсем забыл о времени!

– У меня есть свежий инжир и ещё кое-что вкусненькое. Но если ты не хочешь в такую жару…

Я взмахнул руками и повернулся – на меня смотреть было страшно…

– Подождёшь пять минут? Я футболку переменю.

– С ума сойти! Даже отсюда ты пахнешь круче сыра! Я внизу подожду.

Я засмеялся, и она исчезла.

Через несколько секунд её лицо снова появилось в люке.

– Плавки возьми.

Мы расположились на пикник почти там же, где и в прошлый раз, чуть повыше, где река была глубже. Прекрасное место! Тишина, тень, просто идиллия! Сюда можно добраться на машине, но по узенькой дорожке, которой не решаются пользоваться туристы, так сильно она заросла.

Лили расстелила клетчатый плед, потом скрылась за жёлтым фургончиком. Когда она вернулась, на ней были коротенькие бледно-сиреневые шорты и верх от купальника в белый горошек.

Свежий хлеб, сыр и красное вино. Инжир и клубника в огромном количестве. Я восхищённо вздохнул.

– Ага, ты любишь клубнику, – заметила она, довольная.

– Обожаю. В Париже я всегда выпрашивал её у родителей. Там её продают по пять евро за малюсенькую коробочку. Столько клубники я никогда в жизни не видел, честно!

Она улыбнулась.

– Круто. А вот я никогда не видела Эйфелевой башни.

– Ты не много потеряла. Я обожаю Париж, там есть другие замечательные места!

– Например?

– Например, Монмартр, парк Бют-Шомон, Аквариум в Порт-Доре, площадь Бастилии, особенно в праздничные дни.

Лили налила нам по стакану виноградного сока, наломала хлеб и положила на плед. Мы приступили к еде. Я не мог отвести глаз от Лили, но старался, чтобы она этого не заметила. Не вышло.

– Мало, у меня же есть жених!

Я поспешил глотнуть, подавился, закашлялся. Она похлопала меня по спине, умирая со смеху. Продышавшись, я тоже засмеялся и признался:

– Мне не семнадцать, мне пятнадцать.

И снова мы рассмеялись.

– Были у меня сомнения… но ты такой взрослый для своего возраста!

Понятно, что она смеялась надо мной, но делала это так добродушно, что я был почти счастлив.

– Я хотела убедиться, что ты не притворяешься. Мне нравится проводить время с тобой. Ты такой… интересный.

– Вот как?

– Да. Ты не такой, как местные мальчишки. Ты как взрослый, у тебя голова полна странных вопросов.

Я ничего не сказал, но она нахмурилась.

– Извини. Ты обиделся?

Я пожал плечами:

– Есть кое-что поважнее обид.

– Что же?

И я принялся рассказывать о своих открытиях, начиная с нашего разговора – о признании Жанны, о кассете Полины, о Замке, о фотографиях с чердака. Я показал ей снимок, который всё время носил в заднем кармане. Она посмотрела и кивнула: