Ирина Тигиева - Вампиры: Когда ночь сменяет день

- Я убеждён, что вы говорите правду, и благодарен вам за это.

- Вы собираетесь оставить меня здесь? Что, если всё пойдёт не так, как вы рассчитываете?

Профессор закупорил пузырёк с кровью.

- Не беспокойтесь. Утром вас вызволят те, кто принёс вас сюда.

Я пожала плечами и отвернулась. Тени сгущались, узорный треугольник оконца становился всё темнее. Я думала о Дженни, вспоминая день, когда мы познакомились. Залитая солнечным светом кухня в студенческом общежитии и девушка, хлопочущая возле плиты. Вот она обернулась, при улыбке на щеках появились ямочки.

- Привет, ты новенькая? Моя комната рядом с твоей – будем делить одну стенку. Кстати, я – Дженниффер, но отзываюсь только на Дженни…

- Думаю, пора?

Воспоминание развеялось, вокруг снова выросли мрачные стены склепа. В оконце проникал бледный свет луны. Профессор зажёг небольшую лампу, отбрасывавшую трепещущие тени.

- Прощайте, профессор.

В полумраке я не видела его лица, но голос дрогнул, когда он тихо сказал:

- Прощайте.

Дверь скрипнула и закрылась за ним, и я осталась одна. Минуты тянулись медленно, но я терпеливо ждала. Винсент, наверное, сходит с ума: я ведь не давала о себе знать весь день, и он тоже не мог мне дозвониться… По телу начало разливаться привычное чувство холода, и дверь склепа слетела с петель. В просвете мелькнула фигура Арента, ледяные ладони обхватили меня за плечи, заскользили по рукам, потом по коленям к щиколоткам, и, уже свободная от верёвок, я упала со стула в его объятия.

- Зачем ты подвергла себя такой опасности?- прошептал Арент.- Неужели то, что ты хотела узнать, стоило твоей жизни?

Я оторопело смотрела на него. Не может быть, чтобы он знал о Толлаке…

- Где ты могла быть, я понял слишком поздно. Но зачем? Он не знал ничего, что не мог бы открыть тебе я.

- На вопросы, которые я задала ему, ты бы никогда не дал искреннего ответа,- обрела я дар речи.

- Ты – моя избранница,- с нежностью улыбнулся Арент.- Я бы ответил на любой твой вопрос.

Его губы почти коснулись моих, но какой-то предмет, вращаясь, упал к нашим ногам и, вздрогнув, я брезгливо отступила. На нас таращилась изуродованная голова профессора Чэдвика. А когда я подняла глаза, кровь буквально закипела, сердце забилось с такой силой, что, казалось, и стены склепа содрогнулись. В проёме стоял Доминик, вид его был ужасен. Белая щегольская куртка была сплошь залита кровью, брызги попали и на лицо, в руке он сжимал то, что недавно было плечом профессора. Плечо тут же полетело в сторону Арента, а я, не помня себя от ярости, двинулась к Доминику. В первый момент, я готова была поклясться, в янтарных глазах вспыхнула радость, и это только подстегнуло мою злость. Он перехватил мою руку уже возле своего лица, но я ударила его другой. Тогда он молча скрутил меня и подхватил в охапку.

Привычный вихрь – и я очутилась на знакомом белом диване. Доминик стоял передо мной со скрещёнными на груди руками. В горящем взгляде безошибочно угадывалось ликование, которое он не мог или не пытался скрыть. Мой приступ бешенства прошёл. Осталась холодная, всепоглощающая ненависть.

- Где ты была прошлой ночью?

- Будь ты проклят!

- На твоём месте я бы поостерёгся. Твоя подруга ведь не единственный человек, который для тебя что-то значил.

Стиснув кулаки, я поднялась с дивана.

- Бессердечная тварь!.. Никогда не прощу тебе её смерти!..

Перед глазами снова возникло лицо Дженни, неподвижное, мёртвое… Какой радостью светилось оно, когда Дженни узнала, что её приняли на практику!.. Это ведь было так важно для её будущей карьеры… По щекам поползли слёзы, сдержать их было выше моих сил.

- Я предупреждал тебя,- раздался над ухом голос Доминика.- Но, если это доставит тебе удовольствие, для меня прошлая ночь, по твоей милости, тоже оказалась не самой приятной, так что мы квиты.

- Квиты? Ты не способен испытать боль, которую причинил мне, убив Дженни!

- Я считал тебя мёртвой! Твоя кровь лилась, не переставая, и я не знал, кого в этом винить: Толлака, присутствия которого тоже не чувствовал, Арента или самого дьявола! Та кровь, что это жалкое человекоподобное разлило за пределами кладбища, была холодной. Я был уверен, что тебя нет в живых!

Я поймала на себе его взгляд, полный ярости и затаённой страсти. Он протянул руку к моей шее и, отодвинув тонкую ткань, обнажил посиневшие укусы.

- Так я и думал. Толлак… Что там произошло?

Я оттолкнула его руку.

- Что произошло с Дженни?

- Она не мучилась. Я убил её быстро и безболезненно, хотя мог бы поступить иначе.

- То есть, я ещё должна тебя благодарить.

- Как хочешь.

От взгляда Доминика мне становилось всё больше не по себе, и я отвела глаза.

- Ты перенесёшь тело Дженни обратно в её квартиру в Женеву и позаботишься о том, чтобы его сразу обнаружили.

Голос почти не дрожал, когда я произносила эти ужасные слова. Кажется, только сейчас я поняла окончательно: из Швейцарии Дженни не вернётся, её практика не закончиться никогда… Слёзы хлынули снова, я всхлипнула, не удержавшись.

- Почему ты никак не поймёшь?- тихо проговорил Доминик.- Чем дольше ты остаёшься человеком, тем большей опасности подвергаешь тех, кого любишь.

Я отвернулась, чтобы не видеть его лица, и ледяным тоном заявила:

- Я хочу вернуться к Винсенту. Тебя я не могу сейчас видеть.

- Ты играешь с огнём, моя любовь. Смерть других, очевидно, ничему тебя не учит.

Взяв меня за подбородок, Доминик заставил поднять на него глаза.

- Ты предпочитаешь смотреть, как из-за тебя умирают дорогие тебе люди, вместо того, чтобы, наконец, подчиниться неизбежному. Какую душу ты боишься потерять? У тебя её нет.

К горлу подступил ком, но я овладела собой и упрямо повторила:

- Хочу вернуться к Винсенту.

[1] In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti (лат.) – Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

[2] Перевод автора.

[3] Эдо – старое название современного Токио (до 1868 года). В период 1603—1868 (период Эдо) город играл роль политико-административного центра Японии и являлся резиденцией сёгуната Токугавы, управлявшего Японией с 1603 по 1868 год.

[4] Hjelp mej (норвежск.) – помоги мне.

[5] Стихи автора

Глава 11

Солнце палило вовсю. Ещё не было десяти, а узкие выложенные камнями улицы Сан-Себастьяна уже казались раскалёнными. Досадливо поморщившись, я в очередной раз поправила шляпу с широкими полями, и рядом тут же послышался смех Винсента.

- Это всего лишь солнце. Знал бы, что ты так его боишься, повёз бы тебя в Лапландию – на собаках кататься.

- Какие собаки летом?- возразила я.- И потом, я не боюсь солнца, просто оно здесь… слишком яркое.

Я и в самом деле не подозревала, что могу быть настолько чувствительной к солнечному свету. Но три дня, что мы провели в Испании, превратились для меня в пытку. Винсент веселился, наблюдая за моими стараниями скрыться от жгучих солнечных лучей, и уверял, что загар мне очень пойдет. Я, не желая выглядеть в его глазах изнеженным комнатным растением, шутливо сваливала всё на бывшую работу: из-за неё я была вынуждена бодрствовавть по ночам и в результате совсем отвыкла от дневного света. Это было не так уж далеко от истины, и я надеялась, что снова привыкну к солнцу довольно быстро, но пока этого не происходило. Солнце очень чувствительно жгло мне кожу и раздражающе действовало на глаза, не помогали даже солнечные очки, закрывавшие чуть не половину лица. И всё же я была рада возможности уехать подальше от города, в котором слишком многое напоминало о Дженни.