Гийом Мюссо - Жизнь как роман [litres]

Я ушла с подземной парковки на улице Ломон в пять утра. Никогда не забуду те чувства, которые испытывала тем утром, бредя под дождем, насквозь промокшая, смертельно уставшая, но в восторге прижимающая к сердцу два новых шедевра.

МОИ романы…

Ромен

От кого: Ромен Озорски

Кому: Фантина де Вилат

Тема: правда о Флоре Конвей

[…] Месяцы после нашего разрыва были самыми прекрасными и одновременно самыми болезненными в моей жизни. Прекрасны они были благодаря появлению Тео, счастью отцовства. Боль, муку вызывала невозможность видеть тебя. Мне так тебя не хватало, что ночами я не смыкал глаз, сражаясь со своими внутренними демонами. Чтобы вернуть связь с тобой, я решил отправить тебе текст «Девушки в лабиринте» – подарок, мольбу о прощении.

Но чтобы приключение было красивым, в него нужно поверить, а я знал, как трудно тебя убедить. Я перебрал тысячу сценариев, и ни один не казался мне годным. Осенило меня в очереди за свежими багетами у пекарни на площади Контрескарп. Покупательницы, стоявшие передо мной, судачили о недавнем происшествии: в квартире на улице Ломон нашли мертвое тело, пролежавшее несколько месяцев. Я набрался терпения и разузнал, что к чему. Умерший, носивший фамилию Андерсен, был тяжело больным одиночкой, не имевшим ни наследников, ни даже знакомых, не говоря о друзьях. Бывший учитель, нелюдимый субъект, проживший жизнь, но почти не оставивший в ней следа. Отличный кандидат на роль писателя, скончавшегося в полной неизвестности.

Я как раз продумывал интригу для нового романа и без труда спланировал роскошный бильярдный удар, поражающий сразу несколько луз. Здание на улице Ломон находилось в управлении у Парижской администрации общественного жилья. Из этого следовало два обстоятельства: во-первых, квартира не могла долго пустовать; во-вторых, вещи Андерсена, перенесенные в гаражный бокс, могли пролежать там ограниченное количество времени. Я сбил с двери повешенный чиновниками замочек и, подкрепляя версию о билингвальности Андерсена, подбросил в бокс американские журналы и романы на английском.

Я перенес туда пишущую машинку, на которой писал свои тексты, и две рукописи: «Равновесие Нэша» и «Конец чувств». Осталось только навесить на дверь новый замок – массивный, чтобы твоя задача не была слишком простой, – и перейти ко второму этапу плана.

Я несколько раз поджидал тебя на улице Сены и знал, где находится твоя работа. Мне были знакомы неоднозначные чувства, которые у тебя вызывала издательская среда. Чтобы проникнуть в здание, я напросился на прием к хозяину издательства. Это было нетрудно: в профессиональном смысле я переживал свои лучшие годы, и все издатели мечтали заполучить «любимого писателя французов». Наша беседа продолжалась до 13.15, потом меня проводили к лифту. Но я, вместо того чтобы спуститься вниз, поехал наверх. Коридор в этот час был пуст. Ты ушла на обед, не заперев свой кабинет: воры редко похищают рукописи… Оставалось так положить конверт, чтобы он обязательно попался тебе на глаза.

Я все предусмотрел. Теперь ход был за тобой, Фантина.

Чтобы основать свое издательство, я заняла денег у родителей, бабушек, друзей, у толстяка Нико, вообще у всех, до кого добралась. Немножко евро здесь, немножко евро там. Я залезла в свои накопления на квартиру, отказалась от страховки, взяла кредит. Все считали, что я рехнулась, и уже вели хронику моего безумия. Книги не изменяют мир, но мою жизнь «Девушка в лабиринте» изменила. Благодаря этому роману я стала совершенно другой: более уверенной, более решительной. Этим вспыхнувшим во мне новым пламенем я была обязана также моему двойнику, Флоре Конвей. Этому вымышленному персонажу я вверила текст Фредерика Андерсена. Я создала ее согласно своим желаниям. Флора Конвей сочиняла такие романы, которые мне хотелось прочесть. Далекая от гнилого замкнутого мирка Сен-Жермен-де-Пре и кровосмесительных шашней литературной олигархии, я придумала ей детство в Уэльсе, юность в среде панков Нью-Йорка, прошлое официантки в баре «Лабиринт», лофт в Бруклине с видом на Гудзон.

Флора воплощала для меня свободу: вольная душа, она не выбивалась из сил, торгуя своими книгами, плевала на прессу, а главное, посылала куда подальше журналистов. Эта женщина ничего не боялась, спала с кем и когда хотела, не льстила низменным инстинктам своих читателей, доверяя их уму, не скрывала презрения к литературным премиям, хотя и удостаивалась их. Так, легкими мазками, вырисовалась Флора – пока я переводила на французский ее сочинения и позже, когда она шла от успеха к успеху, а я не отрывалась от клавиатуры, отвечая на просьбы об интервью. Когда понадобилось придумать для Флоры лицо, я выбрала колдовскую юношескую фотографию своей бабушки, на которой та похожа на меня. Флора сидит у меня в голове, она вползла в мою ДНК. Флора Конвей – это я.

Мой улучшенный вариант.

Ромен

От кого: Ромен Озорски

Кому: Фантина де Вилат

Тема: Правда о Флоре Конвей

[…]Признаться, ты сильно меня удивила. Если не сказать больше. Я писал эти тексты радостно, иногда даже в эйфории, чего со мной давно не бывало. Превращаясь в своего двойника, я опять оказывался во власти магии творчества.

Я впервые услышал о Флоре Конвей, когда издатели всего мира зааплодировали на Франкфуртской ярмарке ее роману. Вся их братия поздравляла тебя с созданием издательства под стать этому новому дарованию. Я тоже восхищался твоим коммерческим чутьем, тем, как ты превратила чудака-учителя, которого я тебе подсунул, в загадочную романистку, научившуюся жизни в нью-йоркском баре.

Сперва я искренне ликовал. По легкому щелчку стартовала новая карьера. Наконец-то моя работа стала обходиться без этикеток. Я переживал происходящее как свой ренессанс, как впрыск нового топлива в мою творческую жизнь. Это походило на новую влюбленность! Некоторые нелепые ситуации я буквально смаковал. Один и тот же критик в одной и той же литературной программе мог бранить мою последнюю книгу и курить фимиам последней книге Флоры. Через пару недель одна ежедневная газета попросила меня написать рецензию на «Девушку в лабиринте». Наперекор всеобщим восхвалениям я разразился критикой, за что все, естественно, обвинили меня в зависти! Сначала меня все это забавляло, но удовольствие продлилось недолго. Во-первых, мне не с кем было его разделить. Во-вторых, тексты Флоры Конвей были моими, но сам этот персонаж придумала ты. Не один я дергал за ниточки. Честно говоря, мне уже не за что было дергать.

С годами Флора Конвей полностью от меня отделилась и стала меня раздражать. Всякий раз, когда мне про нее говорили, всякий раз, когда я читал статью про нее или выслушивал дифирамбы в ее адрес, меня охватывало острое чувство неудовлетворения, со временем переросшее в злобу. Сколько раз меня тянуло раскрыть свою тайну и прокричать на весь мир: «Свора кретинов! Флора Конвей – это я!»