Трейси Вульфф - Жажда

Я в достаточной мере пришла в себя, чтобы осознавать, что что-то не так, ужасно не так, но все же не настолько, чтобы вспомнить, что именно. Мне хочется пошевелиться, хочется хотя бы взять с моей кровати одеяло, чтобы укрыться от этого холода, но голос внутри меня приказывает мне лежать смирно, не двигаться, не открывать глаза и даже не дышать глубоко.

Что не составит особого труда, ведь я и без того чувствую себя так, будто на грудь мне давит тяжелый груз, – что-то в этом же духе я испытывала, когда в четырнадцать лет у меня было воспаление легких, только сейчас мне в тысячу раз хуже.

Мне хочется проигнорировать этот голос, хочется повернуться на бок и попытаться согреться. Но ко мне начинает возвращаться память, мелькают проблески воспоминаний, и мне становится так страшно, что я застываю и лежу очень, очень смирно.

Джексон с адским огнем, пылающим в глазах, кричит, чтобы я бежала прочь.

Лия с пистолетом в руке.

Джексон падает как подкошенный.

Лия вопит, что во всем виновата я, а потом…

О боже! Она выстрелила в Джексона! О боже! О боже! О боже!

На меня накатывает паника, мои глаза открываются. Я пытаюсь сесть, чтобы поскорее добраться до него, но я не могу двигаться, не могу повернуться, не могу сделать вообще ничего, кроме как шевелить пальцами рук и ног и немного головой, хотя я еще недостаточно ясно соображаю, чтобы понять почему.

Во всяком случае, до тех пор, пока не поворачиваю голову и не вижу, что моя правая рука притянута веревкой к железному кольцу. Я поворачиваюсь влево и обнаруживаю, что моя левая рука находится в точно таком же положении.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы уразуметь, что так же привязаны и мои ноги, и когда туман в моем мозгу немного рассеивается, я понимаю, что я распластана на чем-то вроде холодной каменной плиты. И надета на мне только рубашка из тонкого хлопка – как будто мало всего остального.

Эта негодяйка накачала меня наркотиком, выстрелила из пистолета и привязала мои руки и ноги к каменной плите. Надо ли понимать, что вдобавок ко всему этому она хочет еще и заморозить меня насмерть?

На меня обрушивается поток воспоминаний, и кровь переполняет адреналин. Я пытаюсь подавить приступ животной паники, захватившей меня всю. Но из-за холода, наркотиков, попавших в кровь, и адреналина мыслить хоть сколько-нибудь ясно мне нелегко.

Однако надо понять, что же произошло с Джексоном, жив ли он или же она убила его. Да, она сказала, что не собирается этого делать, но можно ли ей верить – ведь еще сегодня утром она приглашала меня на маникюр и педикюр, а где я теперь?

От одной мысли о том, что с Джексоном что-то случилось, внутри меня разверзается пустота. Моя паника переходит в ужас. Я должна быть с ним. Должна уразуметь, что же произошло. Должна что-то сделать.

Впервые я жалею о том, что у меня нет никаких сверхъестественных способностей. Например, способности освобождаться от пут. Или телепортировать. Черт побери, я бы не отказалась даже от какой-нибудь бледной тени телекинеза, которым владеет Джексон, – все, что угодно, лишь бы развязаться и убраться с этой ужасной каменной плиты.

Я мотаю головой, пытаясь избавиться от дурноты и ощущения ваты в голове. Как же мне освободиться от этих веревок до того, как Лия вернется из того круга ада, который она посещает сейчас?

Где бы я ни находилась, тут темно. Нет, это не кромешная тьма – я могу видеть мои руки и ноги, а также кое-что вокруг. Но это все – футах в четырех от меня со всех сторон уже темно, очень, очень темно.

Какая жуть, если учесть, что я нахожусь посреди школы, полной зловещих сверхъестественных тварей. Как же мне повезло.

Может быть, закричать? Но здесь так холодно, что я наверняка нахожусь уже не в главном здании школы, а раз так, то поблизости, вероятно, нет никого, кто мог бы меня услышать, кроме Лии, а я не хочу привлекать ее внимание хоть на секунду раньше, чем она захочет уделить его мне сама.

А потому я делаю то единственное, что можно сделать в такой ситуации. Дергаю веревки изо всех сил. Я знаю – разорвать их я не смогу, но веревки имеют свойство растягиваться, если тянуть достаточно долго и достаточно упорно. И если мне удастся ослабить веревку хотя бы на одном из моих запястий, я смогу вытащить из петли кисть и у меня появится хороший шанс спастись.

Ну, ладно, может быть, не хороший, а совсем крохотный, но любой шанс, каким бы незначительным он ни был, все-таки лучше, чем просто лежать здесь и ждать смерти.

Или чего-то похуже.

Не знаю, как долго я дергаю и тяну веревки, но у меня такое чувство, будто проходит целая вечность. Вероятно, на самом деле прошло минут восемь-десять, но из-за страха, одиночества и темноты мне кажется, что времени утекло намного-намного больше.

Я пытаюсь сосредоточиться на своих усилиях по освобождению из пут, но это трудно, ведь я не знаю, где сейчас Джексон, не знаю, что с ним и жив ли он вообще. Хотя, с другой стороны, если мне не удастся выбраться отсюда, то я не узнаю этого никогда.

Эта мысль заставляет меня дергать и тянуть еще сильнее, еще упорнее. Теперь мои запястья саднят, что и неудивительно, ведь трение о веревки мало-помалу сдирает с них кожу. Понимая, что от боли никуда не деться, я игнорирую ее и, извиваясь и дергая веревки еще быстрее, напрягаю слух, чтобы услышать возможное приближение Лии.

Пока что я не слышу ничего, кроме трения моих запястий о веревки, но кто знает, как долго это продлится.

Пожалуйста, шепчу я, обращаясь к Вселенной. Пожалуйста, позволь мне освободить одну руку. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Но от моей мольбы толку нет. Собственно, я и не ожидала, что он будет. Ведь когда погибли мои родители, Вселенная тоже была глуха к моим мольбам.

Теперь мои запястья уже не просто саднят, а нещадно болят и становятся мокрыми и скользкими. Я начинаю бояться, что это кровь, но ведь, с другой стороны, из-за этого мне теперь легче поворачивать запястье. Так что, возможно, кровотечение – это не самое плохое, что может случиться со мной в нынешней ситуации. По крайней мере, если оно поможет мне выбраться отсюда до того, как меня прикончит вампир или целая шайка вампиров.

Сейчас я впервые понимаю – действительно понимаю, почему животное, попавшее в капкан, готово отгрызть собственную лапу, чтобы спастись. Если бы я пришла к выводу, что это даст мне хороший шанс на спасение и если бы я могла добраться до моего запястья, возможно, мне бы захотелось сделать то же самое. Но, дергая и тяня эти веревки, я, похоже, так и не сумею…

Моя левая кисть почти выскальзывает из веревочной петли, и это так удивляет меня, что я едва не вскрикиваю от облегчения. Но, возможно, это было бы ошибкой, возможно, лучше не издавать никаких звуков – и вряд ли с моей стороны это просто паранойя, если учесть положение, в котором я сейчас нахожусь, так что я стискиваю зубы и молчу.