Стивен Джонс - Только хорошие индейцы [litres]

Ден быстро усвоила основы, она способна день за днем доказывать это во время тренировки, как хочет ее тренер. Однако когда этого требует игра, когда «посыпались бизоньи кизяки», как говаривал Касс, когда он еще был просто Кассом, когда две защитницы нападают на эту маленькую индейскую девочку из Браунинга, тогда она улыбается своей особенной улыбкой, и Гейб улыбается вместе с ней.

Это то самое выражение лица, которое говорит: «а ну-ка идите сюда», «посмотрим, как вы справитесь», «сейчас я вас сделаю».

И делает.

Вместо того чтобы уходить от двойного нападения, как ее учили, она пятится от этих двух защитниц, переводит взгляд с одной на другую, а потом проводит мяч и одновременно работает ногами вразнобой, что лишает их равновесия и позволяет ей проскочить между ними.

Во время второго матча в этом сезоне она даже бросила мяч между ногами высокой девочки и поймала его до того, как он успел второй раз отскочить от земли, потом полетела прямо к корзине, как выпущенная из лука стрела.

Это произошло во время того матча, когда Гейба пришлось вывести из зала и лишить права посещать матчи до конца сезона. А вышибли его потому, что тренер отправил ее на скамью для запасных за то, что она рисовалась. За то, что она из племени черноногих. Это было так похоже… похоже на то, о чем Гейб читал в одной книге. В те давние времена кавалеристы поймали двух индейцев из племени шайеннов и приговорили к смерти, но они спросили, нельзя ли им умереть той смертью, которую они выберут.

«Конечно», – ответил глупый кавалерист Кастера.

Те два шайенна захотели умереть так: они будут скакать на своих конях, а солдаты будут стрелять в них, пока они проносятся мимо них.

Но только они умудрились не попасть ни под одну пулю.

Потом они повторили.

В конце концов, им пришлось медленно пройтись пешком, чтобы дать деревенщинам шанс.

Именно так и поступил тренер с Ден: заставил ее играть медленно, хотя она бегала быстрее любой девочки из их команды и была самой проворной.

Гейб думает, что по дороге к Кассу ему следует проехать по городу и поискать Ден, убедиться, что с ней все в порядке, что это не она шла по холодной улице.

Завтра у них первая тренировочная игра с мячом. Ден можно найти только в одном месте.

– Она молодец, приятель, – говорит он Рикки, глядя в землю, и откупоривает пробку второй бутылки пива, а потом выпивает ее залпом, как в былые времена.

Он сует ее в ограду рядом с первой. Они похожи на две бутылки в боковой стороне клетки для хомячков. Одна для него, другая для Рикки.

Гейб открывает третью, рассматривает ее, из коричневого горлышка поднимается белый прохладный парок.

– Так что спроси у Льюиса, какого черта, если увидишь его там, – обращается он к Рикки, отливая первый глоток ему, им, всем мертвым индейцам. Но первый – Льюису.

Он не был лучшим из них, может, даже самым глупым, никак не мог оторваться от своих книжек, но это не значит, что полиции штата нужно было его убивать.

Но… Гейб щурится, подняв голову, следит за облаком, плывущим вдоль верхушек деревьев по серому небу вечно позади него, – но зачем было Льюису таскать с собой мертвого теленка вапити? Сначала Гейб подумал, что он, должно быть, плохо расслышал, но потом прочитал в газете: когда грузовик с телом Льюиса в кузове разбился, внутри нашли теленка вапити, которого бросили туда рядом с ним, потому что он нес его, и он мог стать некой индейской уликой, или уликой против индейцев, кто знает.

Просто когда аварийные службы прибыли на место аварии, их интересовали мертвые люди, а не мертвые животные, которые, вероятно, и до того валялись в придорожной канаве, почем им знать. Когда они поняли, что это улика, то вернулись за тем теленком, но койоты, наверное, уже утащили его и устроили себе славную трапезу.

Повезло им.

Только это не объясняет, что же Льюис делал с этим теленком.

Единственное объяснение, которое сумел придумать Гейб, основывалось на том, как сентиментально Льюис отнесся к тощей самке вапити в тот день, когда они наткнулись на стадо на участке старейшин.

Льюис знал, что они должны были отрезать задние ноги, не более того, и бежать оттуда, но настоял на том, чтобы забрать ее всю целиком, даже голову, которую ему все равно пришлось бы просто выбросить в городе. И он ее освежевал, и нес эту свернутую мокрую шкуру под мышкой, как футбольный мяч, будто фанат Джима Торпа [29] Американский легкоатлет, футболист и баскетболист, призер Олимпийских игр 1912 года. . Будто это и вправду был какой-то бредовый классический День благодарения. Гейб кивает, он снова видит, как Льюис карабкается по длинному склону горы, вопреки всем стихиям.

Он тогда сказал им, что ему нужна ее голова, потому что ему нужны мозги, чтобы покрасить шкуру. Будто он хоть что-то понимал в кожах. Будто ту шкуру не выбросили много лет назад, как и все другие шкуры, которые у них хранились. Будто у нее в голове в тот момент мог остаться весь ее мозг.

«Молодец, Льюис».

Гейб подносит к губам бутылку пива номер три и выпивает ее, потом вставляет в ограду рядом с остальными. Одна бутылка для Рикки, одна для Льюиса и одна для себя. Они один раз звякают, соприкоснувшись, потом замирают.

Он вытаскивает еще одну бутылку из маленького холодильника, эта для Касса, хотя они встретятся через несколько часов. Четыре – это слишком много в полчетвертого дня, на голодный желудок, но черт с ним. С наступлением ночи пиво выйдет из него с по`том, и не только пиво.

Неужели именно эту старую шкуру Льюис нес тайком домой? Неужели он перебрался с ней в город, все это время хранил в морозильнике и попытался пронести ее обратно в резервацию? Неужели копы не увидели разницы между оттаявшей шкурой десятилетней давности и теленком вапити? Неужели они всадили в него столько пуль, что теперь можно только гадать, что это было?

Но зачем?

Неужели Льюис собирался лично доставить ее Дэнни, в контору егеря, сообщить, что раскаялся, и попросить разрешения опять охотиться в резервации?

«Только просить не надо, – говорит Гейб Льюису. – Просто надо не попадаться».

За последние десять лет запрета на охоту он добыл, наверное, раза в два больше вапити, чем они уложили в тот день. Достаточно, чтобы несколько месяцев назад, когда он укладывал мясо в холодильник у папаши в гараже, – мясо маленького оленя с одним рогом и еще бархатистой шкуркой, – ему пришлось освобождать место, выбросить все старое мясо, примерзшее к стенкам холодильника.

В ту ночь собаки в резервации славно поели.

Гейб наблюдал за ними. Пока они не уничтожили все, вместе с бумагой и прочим, а потом кивнул им один раз, потому что теперь они были у него в долгу.

Они поняли. Они запомнят.