Стивен Джонс - Только хорошие индейцы [litres]

Она падает на колени перед ним, хватается за него, и его правая рука падает на ее спину, горячий пистолет прижимается к основанию ее позвоночника.

– На… На… Нат, – еле выговаривает он.

– Кто она? – спрашивает Денора, плача, прижимаясь так крепко к его окровавленной рубашке, но он левой рукой отстраняет ее, толкает к себе за спину.

Женщина с Головой Вапити уже стоит, она идет в их сторону, ее уродливая голова повернута в сторону, чтобы лучше их видеть правым глазом.

– Уходи, – шепчет Виктор Деноре, – беги , – и она бежит, в основном на четвереньках, а когда пистолет Виктора снова стреляет, падает вперед, просто от громкого треска, а падает она прямо в тлеющую потельню.

Яму, полную трупов.

Первое, что она видит, – собака, пасть открыта, глаза смотрят в никуда.

Денора отталкивается от нее, пытаясь вылезти из ямы, и тут видит Кассиди, его лицо провалилось внутрь и наполовину сгорело.

Денора кричит, она не может дышать, ничего не может сделать.

Волосы у нее в руке… это… это ее отец.

Она открывает рот, но не может произнести ни звука.

Позади нее, а потом вокруг нее, раздаются вопли Виктора, вырывающиеся из окровавленного горла, когда Женщина с Головой Вапити что-то с ним делает.

Денора переворачивается, видит над собой только серое небо, а потом ее правая ладонь натыкается на уголек. Она отдергивает руку и автоматически, инстинктивно, изо всех сил пытается выбраться из потельни, ее колени, одежда и вся она становится липкой от пепла и крови.

По другую сторону от потельни, за завесой дыма, но глядя сквозь дым прямо на нее, стоит Женщина с Головой Вапити.

– Ты их всех убила! – кричит Денора сквозь дым, держа правую руку левой. – Ты убила моего… моего…

Вместо ответа – ее рот уже не способен произносить человеческие слова – Женщина с Головой Вапити делает шаг вперед, переступив через то, что осталось от изуродованного тела Виктора, его голова висит на одних сухожилиях. Она смотрит вниз, чтобы ставить ноги туда, куда нужно, потому что у нее глаза находятся по разным сторонам ее головы.

Денора пятится назад, падает, поднимается и бежит.

Тренер заставляет повторять их одно и то же упражнение примерно раз в неделю. Если делать его чаще, они лишатся сил и не смогут играть. Но раз в неделю она выстраивает всех девочек на лицевой линии, все они держат по мячу, и заставляет их катить мяч, а потом один раз ударить по нему, и так через все поле. И не медленно. А потом двигаться назад и бросать мяч снизу, как в боулинге, потому что она собирается метнуть его на веревке в конец площадки. Но девочкам нельзя бросаться за мячом до тех пор, пока тренер не даст свисток.

Все время, до ее свистка, – обычно примерно на середине площадки – она кричит им, как сержант на учениях, спрашивает: «Вы очень его хотите? Он вам так нужен?»

В конце игры или в начале, неважно, мяч никогда не достается самому быстрому или самому сильному игроку. Он достается той девочке, которая усерднее всех бросается за ним, которая за него сражается. Той, которая никому не позволяет его отнять. Той, которая не бережет свои драгоценные волосы, кожу или зубы. Все дело в том, кто хочет заполучить его больше всех.

Сейчас Денора бежит, как на такой тренировке.

Только на этот раз это не тренировка.

Сначала Денора направляется к дому Моны. Если найти короткую дорогу, она приведет ее прямо к трейлеру Моны, и, и, и может быть, там будет старый медведь, может, он не залег спать в эту зиму, может, он почует вапити и выйдет, забудет о необходимости подождать появления ягод.

Это был хороший план – глупый, глупый план – до того момента, когда, примерно через милю, ее легкие стало жечь огнем, голени покрылись кровавыми ранами от снежного наста, ноги промокли насквозь и окончательно онемели, а Денора выскочила прямо к краю обрыва, высотой примерно в сотню каменистых футов.

Порыв ветра толкает ее назад, спасает ей жизнь.

Внизу, почти на дне провала, стоит сломанный загон для скота и какое-то строение из камня, но никто в нем не жил уже лет восемьдесят, а то и сто. Это один из отдаленных, сданных в аренду участков земли, с которых кто-то пытался получить доход, но индейцы не фермеры, индейцы не скотоводы.

– Не-е-ет! – кричит Денора вниз, в это большое, пустое пространство, которое она не может пре- одолеть.

Она оглядывается назад, хотя все время запрещала себе делать это, и примерно на расстоянии в четверть мили, или даже меньше, кто-то переваливает через вершину холма, сначала ей кажется, что это лошадь. Сердце ее наполняется надеждой при мысли, что это ее отец на одной из лошадей Кассиди, но это ведь была ложь, мужчины и не отправлялись посмотреть, за кем погнались собаки, собаки уже к этому времени были мертвыми, все были мертвыми.

И это не лошадиная голова.

А Шейни, кем бы она ни была. Женщина с Головой Вапити.

Она идет вперед, у нее плечи человека, руки женщины, одна рука красная от крови, которая течет из ее плеча. Спортивные шорты и длинные носки. Широко открытые глаза уставились прямо на Денору.

– Почему ты даже не бежишь? – кричит ей Денора.

Женщина с Головой Вапити просто продолжает идти к ней.

Денора подпрыгивает на месте, прижавшись спиной к длинному, уходящему вниз склону, смотрит налево и направо, единственные направления, которые она может выбрать.

Направо картина такая же: похоже, что вечный снег тянется до самых охотничьих угодий, но местами внезапно возникают глубокие овраги, заполненные снегом. Налево тот же снег лежит, наверное, на протяжении мили, но где-то в том направлении находится озеро. То самое, в котором утонул друг ее отца. И… и то самое, где арестовали другого его друга…

– О да, – говорит Денора.

На берегу того озера стоят деревянные дома. Коттеджи с крутыми скатными крышами и каноэ, привязанными к крыльцу поперек двери, будто они могут кому-то помешать войти. Друг ее отца Рикки проник в один из них, чтобы сообщить о трупе, плававшем лицом вниз в воде, – чтобы позвонить и сообщить о трупе в воде.

Телефон.

Денора может позвонить оттуда Моне, может позвонить в контору егеря, своему отцу, новому отцу, может сообщить о бойне, сообщить о мертвом полицейском, по-настоящему мертвом.

Денора оглядывается на Женщину с Головой Вапити, она снова пропала из виду, бредет по глубокому снегу, лежащему между возвышенностями, – она ходит только по прямой, будто идти по гряде было бы ниже ее достоинства, словно сама земля диктует ей этот путь.

Очень осторожно выбирая, куда поставить ногу, и поэтому ступая только на те места, с которых ветер сдул снег, Денора идет налево, низко пригибаясь, всегда держась с той стороны от кустов, где они могут сбросить ее с утеса, но не с той, где ее можно увидеть.