Джон Пассарелла - Ночной кошмар [litres]

– Ладно, – хмуро согласился он.

– Побудешь моим храбрым мальчиком?

Дэниел кивнул:

– Постараюсь.

– Вот это мне нравится. – Мама снова поцеловала его в лоб. – Я попрошу папу, чтобы он утром подрезал ветки.

– Хорошо.

На этот раз она оставила дверь приоткрытой на случай, если он снова позовет. Как и они договаривались, Дэниел попытался уснуть: он повернулся на бок спиной к окну, чтобы не видеть теней, и подтянул коленки к груди.

«Ветер и тени, – уговаривал он себя. – Не надо бояться…»

Он широко зевнул – шире, чем в прошлый раз – и заснул куда быстрее, чем ожидал, несмотря на пережитый страх. Провалившись в глубокий сон, мальчик не видел, как ночник замигал и погас. Из тьмы в верхнем углу комнаты отделился сгусток и завитками черного густого дыма поплыл к спящему. Проскользнул по одеялу, по лицу мальчика и завис над спинкой кровати. Из сгустившейся темноты начали медленно проступать очертания фигуры: просто силуэт, но не плоский. Сначала оформилась темная странного вида голова, затем из мрака показалась угольно-черная рука заканчивающаяся ладонью с нечеткими пальцами, которые легли Дэниелу на лоб. А за стенами ветер набирал силу в преддверии бури, ветви дуба качались, метались, бесновались и тянулись к дому, в котором спал мальчик…

Дин принес в номер упаковку холодного пива и отправил несколько бутылок в ведерко со льдом, чтобы они не нагрелись. Учитывая, что были еще две упаковки, следовало обзавестись ведерком побольше. Ну или переносным холодильником. В местном супермаркете наверняка холодильники были. Дин прихлебывал из бутылки, а Сэм, сидя за лэптопом, внимательно изучал передовицы прежних лет.

– Нашел. – Он развернул ноут к Дину.

– Ну что, та тачка гармошкой была «Додж Чарджером» шестьдесят восьмого?

– Тут сказано, что да.

Дин вгляделся в экран:

– Цвет подходит. Вишневый с белой полосой.

Сэм развернул лэптоп обратно и промотал всю статью.

– Врезалась в подпорную стену. Удар пришелся на сторону водителя.

– Даже если ее кто-то починил, – заметил Дин, – это не объясняет, как машина исчезла. Должно быть, просто похожая, если только ее хозяин не волшебник…

– Может, не в мстительном духе дело, а в самой машине?

– Этого еще не хватало. Злобное авто. В Клейтон-Фоллз заявилась «Кристина» [16] Роман Стивена Кинга, в котором машина ведет себя как женщина и убивает всех, к кому «ревнует» владельца. .

– Парень жил с бабкой со стороны отца, – выдал информацию Сэм, пролистывая статьи. – Мать умерла родами. Отец с сыном жили в Нью-Джерси. Отец умер пять лет назад от обширного инфаркта. Слишком много курил. Бабка осталась единственной родственницей и приютила мальчика…

– Несчастливая семейка.

– Погибший подросток – единственная ниточка.

– Это не мстительный дух, – решил Дин. – Наверное, стоит подумать о живых.

Дэниел Барнс ворочался в постели. Он погрузился в полный сновидений сон, и его глаза, перед которыми вырастали кошмары, быстро двигались под веками. Отдалившись от мира бодрствующих, мальчик не заметил ни руки-тени, ни прижатые к его лбу пальцы. Не подозревал он и о сущности над своей кроватью. Голова твари окончательно оформилась, над запавшими щеками горели красные глаза. Под длинным уродливым носом была широко распахнута пасть, полная острых черных зубов. И когда мальчик тревожно постанывал, сущность довольно шипела.

За окном спальни порыв ветра обрушился на дом. Ветви дерева вскидывались и опадали, гнулись и качались, болтались в темноте, царапали стены и подоконник, настойчивой барабанной дробью колотились в стекло. Когда ветка ударила достаточно сильно для того, чтобы стекло треснуло, сущность издала довольное клокочущее шипение и отняла пальцы. Дэниел перекатил голову по подушке и сдавленно вскрикнул. Спустя секунду он подскочил на сбившихся простынях, будто вынырнул откуда-то. Таращась в темноту комнаты, которую на этот раз не смягчал скудный свет ночника, мальчик снова принялся звать маму. Сущность за его спиной потеряла четкость очертаний, истончилась в клочья тьмы и слилась с тенями, снова сделавшись невидимой и неразличимой.

– Мама!

На этот раз дверь распахнул отец, который и в лучшие времена переносил его ночные страхи хуже, чем мама. Дэниел опустил голову и приготовился извиняться, хотя сердце его бешено колотилось от ужаса.

– Дэниел, мама попросила прийти меня. – Папа встал над кроватью, скрестив на груди руки. – Прекрати эти глупости.

– Мне страшно.

– Просто буря. Ты не…

– Дерево разбило окно.

– Что?

– Смотри!

Но отец уже подошел к окну, оценивая повреждения.

– Точно. Треснуло. Не видно ничего… – Он вернулся к двери и щелкнул выключателем, но свет не загорелся. Он щелкнул выключателем еще раз. – Попробуй включить свою лампу.

Дэниел попробовал, но безрезультатно.

– Сломалась.

– Нет, скорее всего, вырубилось электричество. – Папа подошел к окну и приложил ладонь к трещине, потом повернулся к Дэниелу. – Ладно. Я ее заклею, а завтра подрежу ветви, чтобы они не…

Внезапно ветер взревел с новой силой, толстая ветка рванулась вперед и с громким треском разбила стекло. Дэниел, вскрикнув от неожиданности, выпрыгнул из кровати. А потом он увидел, что отец наклонился вперед и издает похожие на кашель звуки, будто хочет что-то сказать. Сначала воображение мальчика пыталось заполнить пробелы: ему почудилось, что папа отрастил третью руку, которая проклюнулась из центра его груди и доставала до пола. Но стоило ему приблизиться, как все стало очевидно: разбившая стекло ветка пронзила отца, и теперь по его груди струилась кровь и капала на пол.

– Пап…

Голова отца упала набок, почти свесилась на плечо. Изо рта тоже сочилась кровь, мелко пузырясь на подбородке.

– Папа!

Дом затрясся, пол под ногами завибрировал. Дуб будто тянулся к дому, подняв ветви вверх. Веткой, пронзившей отца, Дэниела подняло в воздух, так, что он едва удержался на цыпочках. Блестящие глаза отца, казалось, смотрели на мальчика в упор, хотя голова его дергалась из стороны в сторону. Руки, прежде обхватывавшие ветку, теперь безжизненно висели вдоль туловища. Дерево мотало его то влево, то вправо, заставляя медленно переступать ногами, словно в пародии на жуткий танец. Дэниел отступил и начал пятиться, пока не уперся в кровать. Потом он упал на пол, обнял руками колени и, отвернувшись, начал вопить: «Мама!» Прежде чем она прибежала, из окна спальни выскользнуло в ночь пятно тьмы, но мальчик, зажмурившись, не заметил этого.

Седая женщина предвидела, что ей предстоит очередная бессонная ночь. Едва ли она хоть раз хорошо спала: часок там, полчаса здесь, беспрестанно при этом ворочаясь. Не на последнем месте в списке причин бессонницы стояли разнообразные боли, слишком многочисленные, чтобы можно было в них разобраться. Далеко не все они были телесными: в предрассветные часы не давала заснуть память. Неизменно кончалось тем, что она оставляла надежду уснуть и, перебравшись в дряхлое глубокое кресло, смотрела телевизор. Таким образом, получалось перехватить в лучшем случае несколько часов сна за всю долгую ночь. Со временем нарастало чувство усталости. Днями напролет она занималась разными незначительными мелочами, а к вечеру у нее оставалось так мало энергии, что она только чудом не валилась с ног, когда поднималась по лестнице или выполняла нехитрую работу по дому. Ничто больше не имело большого значения. Интересно, сколько она еще протянет? Жизнь стала рефлексом, привычкой. Она не находила радости в существовании.