Шон Хэмилл - Космология монстров [litres]

Почему-то я была уверена, что он мне знаком.

– Идем, – сказала Брин и повела меня дальше. – Ты все увидишь.

Извилистая улица закончилась чем-то вроде городской площади – широкой и мощеной, с колодцем посередине. Вокруг лотков с фруктами, рыбой и хлебом толпились люди, бегали дети, какой-то мужчина играл на аккордеоне, танцевали молодые пары. Ноты, которые он извлекал, были так же заметны, как видимый ветер. На инструменте его вспыхивало северное сияние. Я узнала мистера Рэнсома – дородного и румяного, продающего рыбу. А потом Сидни, танцевавшую с красивым незнакомым мужчиной. На ней было крестьянское платье, развевавшееся от ветра. Постепенно я стала узнавать и других людей: продающую фрукты Меррин Прайс, с которой я когда-то писала сценарий для «Блуждающей тьмы»; моего школьного друга Хьюберта Сангалли, покупающего шляпу; строящего сцену Рика – бывшего папиного коллегу из Дорожного департамента. Глядя на то, как он прибивает стойку, я поняла, что как ветер дул в такт моему дыханию, так и мир двигается в такт музыке. Видимый ветер струился вместе с мелодией аккордеона, исполняя своего рода импровизированный танец. И под музыкой, почти сокрытый ею, раздавался стук клавиш старой пишущей машинки, задававшей песне ритм.

– Где… – заговорила я, оглядывая площадь в поисках машинистки, но, прежде чем я успела закончить вопрос, Брин прижалась вплотную к моему телу и провела правой рукой по бедру.

– Потанцуй со мной, – сказала она, увлекая меня за собой.

Мир закружился вокруг – сначала медленно, затем все быстрее. Различимые очертания – люди, дома, колодцы и лавки – потеряли четкость и превратились в поток красок, выжатых из тюбиков и слившихся в густой цветастый водоворот. Неизменной оставалась только Брин. Она стала центром тяжести, удерживавшим меня на своей орбите. Каким-то образом я разгадала шаги танца. Моя обычная неловкость исчезла, смытая потоком красок и шорканьем моих ног по мостовой. Я не сводила глаз с Брин. Когда песня достигла кульминации, она заключила меня в объятия и поцеловала. Я попыталась задержать ее губы, но она отстранилась, и мое лицо словно повисло в пустоте. Она собиралась сказать что-то еще, как вдруг через площадь пробежал тот самый мальчик в плаще. Это был ты, Ной, шестилетний, в плаще Бэтмена. Ты лавировал между людьми, направляясь к церкви с высоким шпилем. Добежав, ты ухватился за ручку одной из двойных дверей и дернул на себя. Но она не сдвинулась, и тогда ты откинулся назад и потянул ее всем своим весом. Дверь со стоном и явной неохотой раскрылась, и из церкви на площадь разлился чистый, почти ослепительно-белый свет.

Я отпустила Брин и побежала за тобой, когда ты вошел в церковь, но остановилась на пороге, сбитая с толку тем, что увидела. Представь себе два или три разных фильма, проецируемых на экран одновременно, мешанину борющихся между собой изображений, ни одно из которых не напоминало церковь. Я увидела папу, раскачивающего меня на качелях в парке; маму, прижимающую к моему лбу пакет со льдом после того, как я ударилась головой на детской площадке; себя и Меррин, пишущих вместе в «Блуждающей тьме»; себя и Брин в моей темной спальне – потных и лежащих нос к носу на смятой простыне. Я увидела Склеп и «Блуждающую тьму», причудливым образом наслаивающиеся друг на друга, причем первый каким-то образом служил подмостками для второй. Я видела, как Монстр утаскивал «Брэдов» и «Кэтти», увидела себя в белой мантии, наблюдавшую за ними со стороны. А затем мешанина изображений исчезла, и я увидела то, что показалось мне художественной галереей: широкое, тускло освещенное пространство с белыми стенами, увешанное картинами, и в самом центре – рыжеволосая женщина в красном платье, которую я никогда раньше не видела. Ты подбежал к ней, и она обняла тебя за плечи, после чего дверь с грохотом захлопнулась. Я бросилась вперед и стала дергать, но дверь оказалась запертой на замок.

Я обернулась и увидела рядом с собой Брин со сложенными на груди руками.

– Что это за место? – снова спросила я.

Брин открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент я проснулась.

С тех пор я пыталась вернуться к этому сну, но он ускользал от меня, и я возвращалась в привычные кошмары о проваленных экзаменах и потерянных ключах от машины. Я никак не могу выкинуть из головы этот городок, полный знакомых мне людей – улыбающихся и смеющихся, оживших в своих лучших, совершенных образах. И церковно-художественную галерею с тобой, рыжеволосой женщиной и целой вечностью внутри. И Брин, которая вот-вот ответит на мой главный вопрос – тот самый, который мог бы раскрыть ответы всех остальных вопросов. Скажи мне, можно ли после такого сна вести тяжелое существование в уродливом гниющем теле, посещать дурацкий колледж и медленно двигаться по дороге времени в неправильном направлении?

Сидя здесь и печатая на клавиатуре, я думаю, что наконец-то все поняла. Папа сказал однажды, что у каждой страшной истории есть счастливый конец, но он ошибся. Посмотри, чем закончилась его жизнь. Нет такой вещи, Ной, как счастливый конец. Все песни, книги и фильмы со «счастливым концом» завершаются на моменте триумфа. Они не доводят истории до настоящего конца. Только старые трагедии раскрывали правду. Беовульф одержал победу над Гренделем и его матерью, но погиб, сражаясь с драконом. Гильгамеш потерял своего лучшего друга, как и Ахилл. В «Гамлете» умерли все. В этом и есть правда жизни.

Однако есть и хорошие места для окончания историй. Я совершила ошибку, проехав мимо своего, только и всего. Я как скисшее молоко, застрявшее в кувшине. Я должна излить душу и двигаться дальше. Мне нужно освободиться, чтобы двигаться сквозь вечную бесконечность; я проведу столетие на груди Брин, слушая стук ее сердца; и вечность за укладыванием тебя в постель – когда глаза твои светились любовью и доверием. Я проведу десять лет, любуясь танцами Сидни и наблюдая за тем, как папа смешит маму. У меня будет вечность для прослушивания любимых песен. Должно быть, нужное мне место находится внутри той церкви. Я хочу знать ответ. После определенного момента мы не способны создавать новое счастье, но мы можем задержаться в прошлой радости навсегда, окончательно запечатлевшись в памяти.

Вспоминай меня, Ной, – как я укладывала тебя в постель и целовала на ночь. Вспоминай сказки, которые я тебе рассказывала. Мы еще встретимся.

Всегда любящая тебя,

Осенью 2002 года я взял выходной в «Блуждающей тьме», чтобы посетить христианский Адский дом [33] Адские дома – аттракционы с «привидениями», которыми обычно управляют евангелические протестантские церкви или околоцерковные организации. Как правило, в них изображаются реальные жизненные ситуации, которые христианская организация считает греховными, и их последствия в виде мучений в аду. в Мэнсфилде, штат Техас, который носил название «Инферно». Я собирался поехать с Кайлом, но в последнюю минуту он отказался, сославшись на какие-то совместные планы с Донной, так что в тот вечер я отправился в церковь Святого Духа один, прихватив с собой для компании книжку в мягкой обложке с произведениями Энн Райс [34] Энн Райс (род. в 1941 г.) – американская писательница, сценарист и продюсер. Наибольшую известность писательнице принес роман «Интервью с вампиром», который обязан своей популярностью одноименному фильму. . Как оказалось, взять книжку было хорошей идеей, поскольку очередь в «Инферно» тянулась от церковных дверей аж до широкого, заросшего травой поля, и все в этой очереди немедленно принялись пялиться на меня, как только я подошел.