Шон Хэмилл - Космология монстров [litres]

– Ной Тёрнер? – спросила она с явным волнением.

– Ага, – ответил я, ожидая, что сейчас получу нагоняй от помешанной на Иисусе сектантки, но втайне понимая при этом, что вполне его заслужил.

Только секунду спустя я сообразил, что находился внутри аттракциона в маскировке и что у нее нет никаких причин связывать мою личность с Монстром. Я же сам неразрывно связал себя со своей второй кожей, причем только в собственном воображении.

Вместо того чтобы разразиться бранью, она протянула мне руку:

– Меган Гейнс.

Я ответил на рукопожатие.

– Чем могу помочь, мисс Гейнс?

– Меган. И… скажу честно, я работаю в другом «Доме с привидениями» в нашем же районе…

– В «Инферно», – перебил ее я. – Я оценил вашу игру на прошлой неделе.

– Точно, – сказала она. – То-то мне показалось, что я вас где-то уже видела.

Ну да. Конечно. Многие ли посетители приходят к ним с повязкой на глазу? Кроме того, она говорила так, будто лгала и одновременно знала, что лгала, и понимала, что я это замечу. Что вообще происходит? Я не понимал, но инстинктивно чувствовал, что должен ее успокоить.

– Меня впечатлило ваше выступление, – сказал я (и это была правда), – и ваша привлекательность (а это уже ложь). Может, вы захотите испить со мной чашечку кофе и поговорить о делах?

Она подвигала сомкнутыми губами туда-сюда, словно полоскала зубы.

– Я не пью кофе, – сказала она наконец, – но немного проголодалась. Ты любишь вафли?

Мы зашли в ярко освещенную, но крайне неопрятную маленькую ночную закусочную и заняли столик у окна, выходящего на пустую улицу. Меган заказала целую гору вафель с сосисками и апельсиновый сок. Я же взял сэндвич с яйцом и кофе.

– Так ты в первый раз пришла в «Блуждающую тьму»? – спросил я.

Она кивнула.

– Когда я была маленькой, мама никогда не позволяла мне праздновать Хэллоуин, – ответила она, прикрыв рот рукой. – Она всегда говорила, что это праздник Дьявола – языческий оккультный обряд, раздутый американскими корпорациями с помощью телевизионных мультсериалов. Она воспринимала его как доказательство растущего во всем мире влияния Сатаны.

– Возможно, твоя мама немного преувеличивает… – заметил я.

– Преувеличивала… Она умерла два года назад.

– О. Прости.

Она опустила взгляд на свою еду.

– Можно задать тебе личный вопрос?

– Конечно.

– Почему ты носишь повязку на глазу?

Я поставил кружку с кофе на стол.

– Ты что, не знаешь?

Она покачала головой.

– А должна?

Я немного помолчал, ожидая, что она не выдержит и признается, что пошутила. Но этого не случилось.

– Это долгая история, – наконец ответил я.

– А ты куда-то торопишься?

В следующие несколько минут я изложил ей официальную версию случившегося. Я рассказывал ее так часто и последовательно, что уже сам воспринимал как правду: о том, как мы поругались с Юнис и я угнал ее машину, чтобы развеяться; как на перекрестке в меня врезался человек по имени Джеймс О’Нил; как я потерял глаз в аварии; как я увидел в фургоне этого человека скомканные мешки для мусора, в которых лежали разлагающиеся останки Марии Дэвис и Брэндона Хоуторна; как О’Нил пытался убить меня и я чудом избежал смерти; как я бродил потом всю ночь в полном шоке.

Некоторые детали я опустил: о том, как правоохранительные органы закрыли глаза на то, что я ездил без страховки и сбежал с места ДТП, поскольку я случайно раскрыл дело о пропавших детях, а также из-за попытки самоубийства моей сестры. О том, как мне пришлось давать показания, поскольку обвинение требовало смертной казни – и в тот момент в зале суда я смотрел только на свои коленки, чтобы не видеть Джеймса О’Нила, сидевшего на скамье подсудимых. О том, как обвинение выдвинуло версию, что О’Нил также похитил и убил Сидни, поскольку он увидел нас в тот день, когда загорелась мамина машина. О новостных фургонах, стоявших на нашей улице в течение нескольких недель, и странных взглядах, которые бросали на меня на улице. О том, как, несмотря на то что я вроде бы стал героем, люди ощущали дискомфорт рядом со мной, словно лично я нес ответственность за те исчезновения и смерти.

В течение всего рассказа Меган не спускала с меня своих ярких карих глаз, подавшись в кресле вперед. Когда я закончил, она сказала:

– Помню, что-то слышала об этом в новостях пару лет назад. Удивительно встретить человека, с которым действительно такое случилось.

Она снова посмотрела в свою тарелку, и у меня создалось впечатление, что она хотела сказать что-то еще, но в последний момент струсила.

– Давай уже, выкладывай, – сказал я, подбодрив ее жестом.

Прежде чем заговорить, она сделала большой глоток сока.

– А ты видел что-нибудь… странное в ту ночь?

– Более странное, чем сумасшедший маньяк с трупами в фургоне?

Она вздрогнула, и я пожалел о своем легкомысленном замечании. Кажется, она засомневалась, стоит ли мне говорить дальнейшее.

– Не знаю, – сказала она наконец. – Я никогда не видела сумасшедших вблизи. На что это похоже? Он говорил или делал что-нибудь сверхъестественное?

Она явно говорила не то, о чем думала. Что она скрывает?

– Это было похоже на сон, когда все выглядит вроде бы обычно, но тебе смутно кажется, будто что-то не так. Или как напряжение, витающее в воздухе перед сильной бурей. Было в нем что-то неуловимо странное, но, учитывая обстоятельства, вел он себя вполне нормально. Пока не вытащил нож, конечно.

Слегка нахмурившись, она ответила:

– Звучит жутковато.

Я понял, что она рассчитывала услышать совершенно иное.

Повисла неловкая пауза. Я постарался заполнить ее расспросами, позволившими мысленно составить краткую биографию Меган: она выросла где-то здесь, и после смерти матери церковь Святого Духа помогла ей переехать и поступить на театральный курс Чикагского университета. В свою очередь она каждый год возвращалась, чтобы помогать в «Инферно», получив от своих преподавателей на это специальное разрешение. Каким-то образом она сумела убедить их считать выступления в «Инферно» исполнением религиозного долга и одновременно специальной исследовательской работой. Меган любила играть, но не питала иллюзий относительно своего будущего в актерстве. Она считала, что в конце концов станет преподавать театральное искусство в средней школе или колледже.

Наконец тарелки опустели. Я заплатил за нас обоих, и мы направились к парковке.

– Мне понравилось, – сказал я, желая, чтобы это было правдой.

– Мне тоже, – ответила она.

Я достал одну из своих визиток и протянул ей.

– Если у тебя найдется немного свободного времени, прежде чем ты вернешься в Чикаго, я был бы не прочь опять угостить тебя вафлями.