Шон Хэмилл - Космология монстров [litres]

На мгновение мне показалось, что она устроит истерику или начнет сопротивляться. Например, выплеснет чай мне в лицо. Но она только заплакала. В этот момент я чуть не «сломался». Я мог бы сказать ей, что мне очень жаль… Что из всех знакомых мне людей она меньше всех заслуживала этого ужаса. Я мог бы сказать, что еще люблю ее, потому что в самом деле любил. Просто больше, чем ее, я люблю свою семью, Лианан и Город…

– Я тебя ненавижу, – сказала она.

– Пей свой чай, – ответил я так, что сам поразился холодности своего голоса.

Когда она уснула, Лианан отнесла ее в нашу квартиру в Орегоне. В этот момент Меган покинула мою жизнь, и я надеюсь, что она сможет обрести хоть какой-то покой вдали от меня, моей семьи и Города. Я надеюсь, ради нас обоих, что она не сможет проникнуть сквозь туман в голове, который я ей подарил, и что наши пути больше никогда не пересекутся.

В своих земных жизнях члены «Братства» всегда поддерживали друг друга. Вместе они и теперь, с присоединившимся к ним мистером Рэнсомом (еще одна жертва, принесенная в обмен на свободу Меган) лежат в одном ряду, крепко схваченные черными лозами. В конце концов, они получили ответы на вопросы, которые всегда искали, заплатив за них определенную цену. Теперь они рабы Города и трудятся на него в своих темных снах, из которых нельзя вырваться.

Я тоже не отказываюсь от выбора, который сделал, и не пытаюсь сторговаться о его цене. Но ничего удивительного в этом нет. Костюм монстра всегда сидел на мне лучше, чем обычная кожа. Я никогда не был защитником или героем, лишь создателем и жнецом страхов.

Вернувшись со свадьбы, мы с Лианан поднялись по лестнице в ту самую комнату, в которой я в прошлом году обнаружил Юнис. Письменный стол, за которым она писала, стоял на прежнем месте, и над его поверхностью, словно на легком ветру, колыхались черные лозы. Они все время шевелились рядом – в течение нескольких последних месяцев, пока я сидел и писал свою многословную и не слишком изящную версию «суицидальных записок» Юнис. И вот сегодня их час настал.

Как бы мне хотелось рассказать вам, что я бесстрашно сел в кресло, полный решимости исполнить свою часть сделки, но это было бы неправдой. Ноги отказали мне, когда я поднимался вверх по лестнице, и Лианан пришлось взять меня на руки и самой сажать в кресло.

– Будь храбрым, Лианан Ши, – прошептала она, после чего поцеловала меня в шею. – Я буду здесь.

Весь Город будто затих. Я слышу только клацанье клавиш и свое сиплое прерывистое дыхание. Это вторая часть сделки, которую я заключил; последнее условие, которое я должен выполнить. В обмен на безопасность и спокойствие своей семьи я стану слугой Города. Теперь я сижу за столом, предназначенным для Юнис, и жду, когда меня превратят в дикого зверя, который будет кормить Город и заселять его спящими.

Когда черные лозы начинают двигаться более решительно, возбуждаясь от предстоящей им задачи, я продолжаю печатать дрожащими руками и надеяться, что Лианан – мой товарищ по детским играм, мой лучший друг и любовь всей моей жизни – найдет способ вернуть меня к себе, как я возвращал ее дважды до этого. Я надеюсь, что смогу побродить по бесконечным прячущимся улицам, переулкам и офисам Города, исследовать его многочисленные стыки и узнать все темные тайны. Я надеюсь, что смогу летать на ночных ветрах с Лианан вечно.

Но никто не знает, смогу ли я прийти в себя так же, как она. Вполне возможно, я останусь бездумным животным с оранжевыми мыслями в голове. В таком случае… ну, что же. Темнота всегда была мне по душе.

Стол начинает свою работу.

Господи…

Как больно…

Хотя Гарри и видит Город, но он в него не заходит. Он попадает в какое-то другое место.

Все начинается на смертном ложе в мемориальной больнице Вандергриффа. Но конечно, никто его так не называет. «Смертное ложе» – обычное клише, которое все используют в повседневной речи в моменты воспоминаний, сожалений или отречений, но стоит только смертному ложу замаячить в реальной жизни, эти слова сразу исчезают из лексикона. Никто не произносит их вслух, боясь, что они ускорят его работу.

Но Гарри страдает так, что не будет возражать, если дело пойдет быстрее. Болезнь казалась ему бесконечной. Сначала, чтобы скоротать время, он рисовал чертежи нового «Дома с привидениями», который, как он совершенно точно знал, никогда не сможет построить. Но было забавно помечтать по-крупному, озвучить те образы, которые мучили его во сне и наяву примерно с десятилетнего возраста. Это был огромный, раскинувшийся Город, пугающе пустой и мрачно притягательный по причинам, которые Гарри был не в силах сформулировать. Он всегда боялся говорить о нем, но теперь, под видом умственной игры, смог показать это Маргарет – чтобы поделиться, наконец, хоть с кем-нибудь своей самой сокровенной тайной.

Однако силы его иссякли, и он слишком ослаб, чтобы продолжить рисование. Сегодня семья ушла домой на ночь, и он лежит один в темноте, страдая от боли, и шепчет заветные слова, и мечтает, чтобы они наконец сбылись: смертное ложе, смертное ложе, смертное ложе.

Но пока что ничего не выходит. Конец кажется невероятно далеким. Единственная польза от того, что смерть пока не близка, состоит в том, что семья уходит домой на ночь и оставляет его в покое. Семья. Жена, две дочери, а теперь еще и сын. Люди, которых ему положено любить, однако их лица сейчас вызывают только апатию, раздражение или (когда гнев становится чрезмерным) судороги. Ему хочется, чтобы они оставались дома. Его тошнит от их бледных сочувственных лиц.

Раньше он был внимательным, заботливым человеком. Даже сейчас он может ясно вспомнить моменты всепоглощающего счастья, которые охватывали его рядом с ними в прошлом: его первый поцелуй с Маргарет теплым вечером в Серси в 1968 году; визгливый смех Сидни и ее темные волосы, развевавшиеся на ветру, когда он раскачивал ее на качелях в парке; Юнис возле аквариума с морской коровой в Далласском океанариуме, когда он держал ее на руках, а она общалась с толстым белым зверем через стекло. Он помнит все это, но ничего не чувствует. Врачи говорят, что это работа опухоли, она искажает личность, превращая его в зеркальное отражение самого себя, но ему кажется, что это он и есть – настоящий Гарри, который наконец вышел из тени.

Теперь он лежит в постели, слабый, мучающийся от боли, смотрит в окно и повторяет эту мантру: смертное ложе, смертное ложе, смертное ложе. Смертное ложе, смертное ложе, смертное ложе. Смертное ложе, смертное ложе, смертное…

Небо за окном озаряется яркой вспышкой синего света, и мысли его прерываются. Сначала он думает, что это молния, но нет ни дождя, ни грома. Он прикрывает глаза и четко видит остаточное изображение, запечатлевшееся на его веках. Возможно, это была галлюцинация. Но вот он вспыхивает снова – этот ярко-голубой импульс, омывающий весь мир. Гарри поднимает пульт с кровати и нажимает кнопку вызова. Никто не приходит.