Мелисса Алберт - Страна ночи [litres]

Инфекция. Ногти, которыми разодрал мне бок незнакомец – должно быть, на них что-то было. Только с третьей попытки я смогла задрать футболку. Ребра выглядели жутко, пластырь весь пропитался кровью, но кожа вокруг была не воспалена.

Зачесалось плечо. Я поскребла его сквозь футболку, потом запустила руку под ткань и, наконец, стянула футболку через голову. На плече у меня был вытатуирован цветок Сопределья – он и чесался. Непонятно – татуировка ведь старая, ей уже не один год. Зуд превратился в нестерпимое жжение.

Я решила прилечь на минутку, закрыла глаза. А когда я открыла их, свет был уже другим. Время сошло с ума – часы летели незаметно.

Что-то со мной не так. Дело не только в ранах – я заболела. Я представила, как на шею стекает ледяная вода с мокрого компресса, положенного на лоб. Вспомнила, что оставила телефон у двери вместе с ключами. Из глаз к вискам покатились слезы.

С каждым часом становилось все хуже. К вечеру я уже металась под простыней, глядя, как бегают по стенам тени листьев. Когда они превратились в крошечные гримасничающие лица, пришлось закрыть глаза и отвернуться.

Когда наконец вошла мама, я сначала и ее приняла за галлюцинацию. Лицо у нее было испуганным, ладонь у меня на лбу холодная.

– Что же это такое? – сказала она. – Ты вся горишь. Ты?..

Я никогда ничем не болела. Никогда, ни разу. Мне случалось вывихнуть лодыжку, получить сотрясение мозга, страдать похмельем и головными болями, однажды я сломала ребро, однажды меня рвало после испорченных тако с креветками, а как-то раз я зверски рассадила подбородок о кофейный столик, но за всю жизнь даже не простужалась ни разу. Элла присела рядом.

– Может, скорая помощь нужна?

Голос у нее был совсем детским. Она ведь понятия не имела, что делать в таких случаях. За все то время, что она растила меня одна и даже чуть не потеряла, ей ни разу не пришлось иметь дело с больным ребенком.

– Да нет, я… – Я чуть приподнялась и почувствовала в горле какой-то странный привкус. Что-то вроде желчи. – Мне бы воды. И что-нибудь на случай, если вырвет.

Элла принесла то, что я просила, и в придачу пакет крекеров и всю нашу скудную аптечку. Ее крепкие руки подсунули мне под спину подушки, напоили меня водой, накормили крекерами, дали аспирин и промокнули подбородок пропитанным перекисью ватным тампоном. Я вспомнила, как Дафна заклеивала мне бок, а потом врезала по ребрам ладонью. Это воспоминание пропало, когда Элла забралась ко мне в кровать и взяла меня за руку.

– О господи. Голова как в огне, а ноги ледяные.

Меня накрыло внезапным ужасом: а вдруг и глаза почернели? Но я так устала, что не могла об этом думать, и была так слаба, что не дошла бы даже до туалета. Только когда я начала всерьез опасаться, как бы не намочить постель, маме пришлось помочь мне доковылять до него по коридору.

Когда я вернулась в кровать, холод в моем теле наконец выиграл битву против жара. Элла замотала меня в халат и завалила одеялами, которые откопала в летней кладовке. Голос у нее был усталым и тревожным.

– Если тебе не станет лучше, поедем в больницу.

«Хуже уж точно не будет, – подумала я. – Мне уже так плохо, как только может быть». Но я, как всегда, ошиблась.

Наконец я задремала под одеялами, а Элла лежала поверх них, сжимая в руке безвольную массу, которая еще недавно была моей ладонью. Длинная белая дорога между явью и сном тянулась, как ириска. Наконец и кровать, и мама, и стены моей комнаты растаяли, превратившись в деревья, стены замка и двор, засыпанный снегом.

Это было Сопределье – оно пыталось прорваться ко мне. Я балансировала на самой грани сна и пыталась прогнать его. Но я была слишком слаба и в конце концов зашаталась и упала.

Поднявшись, я увидела, что стою на песчаной косе, а рядом плещется темная вода. За спиной у меня выстроились в ряд дрожащие на ветру деревья. Небо было таким низким, что я могла бы дотянуться до него рукой, – казалось, тут вообще весь воздух был небом.

Я была в Сопределье. Это не сон, это оно. Оно изменилось: теперь эти земли казались какими-то дикими. В них что-то расшаталось. Все вокруг как будто разбегалось в разные стороны и одновременно сжималось: деревья были слишком близко к морю и слишком близко к небу, словно кто-то схватил Пряхину темную страну в горсть и стиснул в кулаке. Деревья были окутаны густым черным туманом, а над головой густо рассыпались звезды, такие красивые и яркие, что я забыла о страхе. Я была одна. Я смотрела на звезды, а они на меня.

И тут одна звезда дрогнула.

Она выплыла из своего созвездия и в просторной, мягкой, звенящей тишине упала в море. Сначала она была сверкающим шариком пронзительно-белого цвета, а вблизи превратилась в девушку с распущенными волосами и аристократическим, резко очерченным лицом, какие бывают у деревянных фигур на носу корабля. Она бесшумно скользнула в воду, и свет на короткий миг разлился на поверхности воды, а затем погас.

За ней последовали и остальные. Одна за другой, целыми созвездиями – расхрабрились, глядя друг на друга. В воздухе тут и там мелькали падающие звезды, будто искры сыпались от неисправной линии электропередачи, пока наконец у меня в глазах не зарябило от белого и пурпурного света.

Когда упала последняя звезда, луна осталась висеть одиноким прожектором. Знает ли она, что ее внучка Ханса умерла? Оплакивает ли ее? Я увидела, что она тоже начала спускаться по небу в темноте.

Высоко в небе она казалась старухой, у линии горизонта – юной девушкой, а когда коснулась поверхности моря, стала ребенком. Она долго светилась под водой сказочным, русалочьим зеленым светом, какой зажигают в бассейне в мотеле.

Я стояла на берегу, смотрела, как она гаснет, и чувствовала, как проседает песок под ногами и как пахнет серой от упавших звезд.

Когда ушла луна, вокруг остался только песок, вода и пустое небо. Деревья закачались еще сильнее, и море, без луны потерявшее ориентиры, стало подниматься все выше, пока его холодные пальцы не обхватили мои лодыжки, колени, бедра. Я услышала какой-то треск, словно щепка откололась, а затем далекое пение. Голос был таким высоким, что у меня зашевелились волосы на голове, и такой низкий, что колени подогнулись. А затем послышался шум воды, льющейся через край света бесконечным водопадом.

Я слышала, как кто-то плачет, стонет, мечется во сне. Я понимала, что это я – мое земное воплощение, – но не могла до нее дотянуться. Вода дошла мне до груди, затем до горла и наконец оторвала от земли.

Я чувствовала, что у меня что-то отнимают. Не знала что, но чувствовала: что-то очень дорогое. Я снова зашаталась на грани двух миров: здесь, в Сопределье, где меня размывало, будто пальчиковые краски, и там, в Бруклине, где меня держали мамины объятия.