Ширин Шафиева - Не спи под инжировым деревом

– Только не говори, что ты наклеиваешь фальшивые ресницы, – прошептал я, опасливо придвигаясь поближе к этому незнакомому существу, влезшему в тело моей сестры.

– И не скажу! – зловредным тоном ответила Зарифа, повернулась ко мне и поморгала правым глазом, который оказался гораздо более волосистым, чем левый. В комнате поднялся небольшой ветер.

– Так ты похожа на дрэг-квин, – заметил я, надеясь получить в ответ родной взгляд, полный ненависти. Но Зарифа лишь улыбнулась:

– Только если напялю парик и нарисую брови над бровями.

– Ты слишком много общаешься с этим Бахрамом-Брахманом. – Выполнив таким образом свой братский долг, я безотчётно погладил этого самого Бахрама по голове и побрёл дальше ковать своё стремительно остывающее счастье.

Ниязи создал в Facebook мероприятие, на котором скорбящим фанатам предлагалось почтить мою память на свежеустановленном памятнике. Подойдя к делу очень основательно, прелестный Ниязи даже заказал автобус до кладбища, а сам вызвался выступать проводником. Автобус отъезжал в воскресенье, в десять утра, от садика Ахундова. Живущие поблизости от кладбища могли, конечно, прийти своим ходом.

И всё-таки, на какие средства существовал Ниязи? Я мог допустить, что питался он по ресторанам за счёт множества обожающих его знакомых, которым он, вполне возможно, оказал в своё время не менее экстравагантные услуги, чем мне. Но есть ведь ещё и одежда, и коммунальные расходы. Было у меня подозрение, что часть средств, собранных на мои похороны и памятник, он втайне объявил своим гонораром, ну и пусть, мне не жалко. Но что-то было нестандартное в этой ситуации. Вчерашний студент живёт один, без родителей (а были ли они вообще у него?), и не работает. Хуже всего – я не мог понять, почему меня-то это беспокоит? Совершив небольшое философское изыскание, я пришёл к выводу, что испытываю обычное для каждого работающего человека раздражение по отношению к любой личности, избавленной от этой унизительной необходимости. И тут же вспомнил, что сам уже не работаю. Поскольку у меня не было ни предприимчивости Ниязи, ни его связей, вскоре мне, по всей видимости, снова предстояло плясать под мамину дудку. О, боги, ниспошлите мне терпения!

Пока от меня не требовалось никаких конкретных действий, я решил заняться тем, что всегда утешало меня в часы безысходной скуки, – творчеством. В последнее время я всё больше чувствовал себя одиноким, и чем сильнее становилось это, как ни странно, умиротворяющее чувство, тем меньше меня устраивала наша музыка. Как-то раз я сел и переслушал первый альбом нашей группы. Так стыдно мне было только раз в жизни: когда я перечитал написанные мной в шестнадцать лет любовные стихи. Какое жалкое подражание, какая несъедобная сборная солянка из всех имеющихся в мире музыкальных приёмов! Да и само название группы – Death and Resurrection, Смерть и воскрешение , пошлость, да и только. Я этого всего не говорил никому из ребят, потому что знал: они меня не поймут и не поддержат, их всё устраивает. Но мои новые песни уже были другими. Они претендовали на привычность для нормального среднестатистического уха, а не только для остроконечных ушей всяких там готов и металистов. Они повзрослели. Я с нетерпением ждал фестиваля в Тбилиси, чтобы исполнить их, хотя, конечно, не надеялся, что это выступление окажет какое-то значительное влияние на развитие моей карьеры.

Неизвестно, что за хитрость применил Ниязи, или моя популярность, точнее, мода на мою смерть ещё не прошла, но только мероприятие имело успех. Двести пятьдесят человек отметились, что придут, и, даже если учесть, что две трети из них всё-таки проспят или найдут дела поинтереснее, это всё равно было много. Нажавших кнопку «интересует» было с полтысячи. Кем были все эти люди и что им было нужно от мёртвого меня? Самые активные даже комментарии написали. «Обезательно приду, надо отдать долг уважения такому талантлевому человеку!!!!!!!!!»; «конечно приду он был моим очень хорошим другом» (кто ты, чувак, я тебя не знаю!); и было даже такое: «Делать вам нехрена, к самоубийце на могилу ходить, еще и шоу из этого устраивать, его надо было не на кладбище закапывать, а отдать на сьедение диким собакам. Никто не имеет право забирать у себя жизнь которую дал Аллах!» На съедение диким собакам, ну надо же. Высокоморальные люди такие высокоморальные.

Утром воскресенья моё любопытство взяло верх над ленью, поэтому в половине десятого я занял наблюдательный пост у дёнярной, располагавшейся напротив сада Ахундова, чтобы поглядеть, скольким людям больше делать нечего, кроме как отправиться на мою могилу. Вскоре я пожалел, что не устроился с противоположной стороны улицы, у цветочного магазина, потому что запах жареного мяса чуть не свёл меня с ума. После недолгого сопротивления я всё же взял себе один дёняр с двойным мясом и жадно вцепился в него зубами. От блаженства я чуть не забыл, зачем вообще сюда пришёл, но тут подъехал непохожий на остальные автобус, притормозил поодаль от автобусной остановки, раздвинул двери и изрыгнул из себя Ниязи. Мне не хотелось, чтобы он меня увидел, поэтому я постарался прикинуться обычным мужиком, стоящим у точки быстрого питания. Ниязи подошёл к небольшой группе людей, произнёс перед ними краткую речь, взмахивая руками чуть ли не выше головы, как будто совершая ритуал управления погодой. Похоже, они пришли к какому-то соглашению. Постепенно группа разрасталась, подходили новые люди. В основном это была, конечно, молодёжь. Многие были одеты в футболки с черепами и прочей чепухой, а некоторые даже надели майки с логотипом нашей группы. Я вдруг понял, что улыбаюсь, и тут же согнал эту умильную улыбочку с лица, ибо не пристало. Мне, как любому серьёзному творцу, положено быть суровым, печальным и загадочным. Дёняр закончился, я облизал пальцы и выбросил кулёк в урну. Впрочем, налетевший ветер тут же подцепил его и понёс в сторону собравшейся компании. Затаив дыхание от восторга, я наблюдал, как в хаотичном на первый взгляд полёте он неумолимо приближался к зазевавшемуся Ниязи, и – шмяк! – прилепился с разгона к его голове. Ниязи дёрнулся и принялся яростно шевелить губами – отсюда мне не было слышно, но, судя по всему, он выяснял отношения с кульком, а может быть, с бакинским ветром.

А народ всё прибывал. С неприятным изумлением (почему меня никто не поставил в известность?!) я увидел нашу группу: и несчастную Сайку в простой чёрной майке и старых джинсах, но всё равно притягивающую к себе восхищённые и завистливые взгляды, и представительного Мику, нацепившего на себя чёрный костюм, невзирая на жару, и, как обычно, злобного и неопрятного Джонни, и Эмиля, брезгливое выражение лица которого кричало всем о том, что он предпочёл бы в это время находиться в любом другом месте. Когда все они влезли в автобус, я почувствовал себя брошенным и никому не нужным, хотя и понимал, что именно из-за меня и моих выкрутасов они все собрались. Ниязи, действуя, как профессиональный погонщик мелкого рогатого скота, живо загнал всех в автобус, который тут же снялся с места и тяжело пополз вверх по дороге.