Ширин Шафиева - Не спи под инжировым деревом

– Твоя мать всё собирала и несла мечеть.

К счастью, она сохранила диски с музыкой и наброски песен. Ноутбук я обнаружил в комнате Зарифы, откуда забрал его без зазрения совести и спрятал в укромное место.

До отъезда оставалась неделя.

Ночью Зарифа зашла в мою комнату, когда я мучился бессонницей, постояла возле моего стола и ушла, ничего не сказав. Я так и не понял, она скучала по мне или просто ходила во сне, причём ни первого, ни второго за ней никогда не наблюдалось. Ранним утром, когда мне удалось задремать, Сайка написала мне, чтобы я спустился вниз – сообразила, что если поднимется она, то у мамы могут возникнуть вопросы, ведь я как бы уже не жил здесь.

– Я тебе принесла вот, а то ты вчера сказал, что тебе нечего есть. – И она протянула мне тяжёлый и объёмный пакет, с кастрюлями, судя по всему. Я сердечно поблагодарил её, удивлённый такой самоотверженностью: обычно Сайку невозможно было заставить проснуться рано.

– Какие у тебя планы на сегодня? – спросила она, толсто намекая на свидание. В планах у меня было бродить по квартире, как привидение, и страдать, а потом, может быть, погулять по городу в одиночестве, прощаясь с любимыми местами, и я ответил:

– Буду занят подготовкой… Ну, ты понимаешь, документы, вещи и всё такое.

– На какое число у тебя билет?

Мне почему-то не хотелось ставить её в известность, и я замялся.

– Я… не помню. – Пусть уж лучше считает меня рассеянной до лёгкого безумия творческой личностью, чем змеёй подколодной, которой я, наверное, и являюсь. – Всё время забываю дату.

Зная меня уже три года, Сайка не особенно удивилась, только кивнула.

– Ну, ты мне скажи, я приеду тебя провожать, – смиренно попросила она, чмокнула меня в губы и пошла прочь.

По пути в квартиру я наткнулся на дядю Рауфа: он торчал на балконе перед своей входной дверью, держа в руках крысу, одетую в крошечную красную шлейку с поводком.

– Доброе утро, дядя Рауф! – рискнул я. Пусть даже он заболтает меня до полной отключки, всё равно хотелось узнать, что у него с этой крысой.

– А, салам-салам!

– Кто это у вас такой пушистый?

– А, это мой Джигярчик [27] Джигярчик – печёночка – ласкательное слово ( азерб. ). . Я всех крыс отпускаю, а с этим мы подружились так, всё время у меня на руках сидеть хочет. Вот я ему поводок купил, чтобы не скучал без меня. И спит он со мной вместе. В постель его к себе беру.

– В постель – это опасно, – заботливо предостерёг я дядю Рауфа. – Животное маленькое, вы можете его случайно раздавить во сне.

– Да, но что поделать… А ты молодец, что моих крыс выпускал. Дурное это было дело. Они такие хорошие зверьки…

– А я уезжаю на днях. В Англию. Навсегда.

– Как так – навсегда? А как же Зохра и Зарифа? И невеста твоя?

– Еду работать, останусь там. Невесту заберу к себе, как устроюсь. Вы с мамой об этом не говорите только. Она не очень-то счастлива. Считает, что раз я уехал, то как будто умер.

– Нехорошо это – мать и сестру бросать, – завёлся было дядя Рауф, но я с недавно обретённой решительностью оборвал его словами:

– Я не должен быть несчастным только потому, что кому-то так будет спокойнее. До свидания.

Оставшиеся дни я посвятил экспериментам: ходил по местам, где мог с высокой долей вероятности встретить знакомых, и проверял, как они реагируют на меня. Удалось сделать кое-какие выводы. Все знакомые, осведомлённые о моей смерти через Facebook, видели меня, но принимали за другого, постороннего человека, так же как и друзья, изначально осведомлённые о шутке, но попавшие под влияние массового убеждения. Мама и Зарифа, очевидно, не могли ожидать увидеть постороннего человека у себя в доме, зато привыкли за годы жизни в обществе Мануш к призракам, так что, ощущая моё присутствие и слыша мои ремарки к своим разговорам, думали, что и я стал призраком. Сайка, чья любовь оказалась сильнее, чем я думал, продолжала узнавать меня, но и её восприятие реальности иногда искажалось под давлением всеобщего безумия, и тогда она терялась и начинала вести себя так, словно потеряла меня. И только три человека абсолютно верили в моё существование: наивный безумец дядя Рауф, Бахрам, высоко осознанный и видящий вещи такими, какие они есть, и Ниязи.

Для остальных я стал грустной страничкой в Facebook, неприятно напоминающей о том, что все мы смертны, и которую тем не менее совестно удалить из друзей.

Если вы, спасаясь от одиночества и от чувства собственной никчёмности, будете долго, бесцельно смотреть Facebook, перепрыгивая со страницы на страницу, подглядывая за жизнями незнакомых людей, которые проходят мимо вас, такие интересные и насыщенные приключения, в которые вас не взяли, то однажды вы набредёте на страницу, помеченную скромной надписью «Светлая память». Может быть, лет через тридцать, когда мы уже не будем помнить себя вне этого безразмерного хранилища под названием Интернет, а первые обитатели соцсетей состарятся и начнут чаще умирать, такие странички-мемориалы станут настоящим источником утешения и местом общения с умершим, но сейчас это дико и страшно – крутить эти ленты в обратном порядке: вот самые близкие друзья в минорных тонах поздравляют умершего с днём рождения, зная, что он никогда не прочтёт их тёплых слов, вот кто-то делится общими воспоминаниями, скорбя о том, что новых общих воспоминаний уже никогда не будет, а вот и свежие слёзы, свежая кровь из душевных ран проливается на виртуальную страницу сотнями маленьких букв, которые складываются в долгое ламенто – шок, неверие, стыд за невыполненные обещания, за обещанные, но несостоявшиеся встречи. Потом – первое сообщение от родственника или близкого друга, который был в состоянии что-то написать. А за этим – самое страшное. Последняя прижизненная публикация. «Вот такие вишни мы собрали у себя на даче». Или смешное видео с котиком. Или селфи с друзьями на вечеринке. Или поздравление с Новым годом, загаданные желания, описания планов на будущее. А вы уже знаете, что будущего не стало. Но листаете дальше, потому что болезненное любопытство требует узнать, кого же это не стало, стоит вам жалеть его или нет.

И таких страниц становится всё больше и больше. Множатся призраки людей, поддерживаемые Хранителями страниц, и кто знает, как скоро мёртвых в социальной сети станет больше, чем живых. Каждый оставит о себе неизгладимую память. Каждый будет присутствовать здесь и сейчас, и только дата последней публикации будет становиться всё более далёкой.

Такой могла бы стать и моя страница, но я попросту удалил её. Моё имя ещё понадобится мне.

Я на удивление хорошо выспался в ночь перед вылетом и проснулся в пять утра. Осень развернула свои широкие прозрачные крылья, их взмахи вызывали свежий ветер и гнали по городу ароматы странствий. Никогда ещё с утра я не чувствовал себя так хорошо. И всё же грусть, какой я не испытывал со дня своего школьного выпускного вечера, когда уже знал, что навсегда прощаюсь со всеми, кто был рядом со мной одиннадцать лет, что никогда не увижусь с ними, потому что большинство разъедется, никогда больше не окажусь среди стен, в которых произошло столько интересного, забавного, а порой и драматического, стен, в которых сформировалась моя душа, – такая же грусть сейчас не давала мне сполна насладиться огромной, немыслимой переменой в моей жизни.