Дин Кунц - Краем глаза

– Меня ты не обманешь. Я тебя знаю. Мы бы праздновали Рождество дважды в год и отмечали каждые прожитые полгода.

– Ты думаешь, я так люблю праздники?

– Нет. Но ты очень хороший мамик.

Словно чувствуя ее нежелание возвращаться к доктору Чену, Барти отвлекал ее разговорами о Красной планете, когда они подъезжали к клинике, когда сворачивали на подъездную дорожку, когда парковались на автостоянке, и наконец она отказалась от мысли уехать в далекое далеко.

Без четверти шесть, когда рабочий день давно закончился, в клинике доктора Чена царили тишина и покой.

Регистратор Ребекка задержалась в приемной, чтобы составить компанию Барти. Когда она села в кресло рядом с мальчиком, тот спросил, знает ли она, какова сила тяжести на Марсе.

Ребекка созналась в собственном невежестве, и Барти ее просветил:

– Всего тридцать семь процентов от земной. Вот где можно действительно попрыгать!

Доктор Чен пригласил Агнес в кабинет и плотно прикрыл дверь.

Руки Агнес тряслись, дрожало все тело, она с трудом удерживала зубы от перестука.

Офтальмолог видел ее страдания, его лицо стало еще добрее, глаза переполнила жалость.

В этот момент она поняла: грядет ужасное.

Вместо того чтобы сесть за стол, доктор Чен занял второе кресло для пациентов, рядом с тем, куда села Агнес. Это тоже свидетельствовало о том, что ничего хорошего ей не услышать.

– Миссис Лампион, в вашем случае я считаю себя обязанным говорить прямо и откровенно. У вашего сына ретинобластома. Злокачественная нейроэпителиома сетчатки.

Все три года, прошедшие после смерти Джоя, ей недоставало мужа, но особенно остро она почувствовала его отсутствие именно сейчас. Семья – это не только любовь, уважение, доверие, вера в будущее, но и союз мужа и жены, которые плечом к плечу противостоят вызовам судьбы и трагедиям жизни. Венчаясь, каждый обещает другому: я с тобой, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку.

– Опасность заключается в том, – продолжил доктор Чен, – что рак может распространиться на глазную впадину, а потом, по зрительному нерву, и в мозг.

Не в силах лицезреть жалость Франклина Чена, указывающую на безнадежность положения Барти, Агнес закрыла глаза. Но тут же открыла их, потому что избранная ею темнота напомнила ей о незваной темноте, которая могла стать судьбой Барти.

Дрожь била ее все сильнее, а ведь она была матерью и отцом Барти, его единственной опорой. Агнес сжала зубы, напряглась и усилием воли подавила дрожь.

– Ретинобластома обычно односторонняя, то есть образуется только в одном глазу. Но у Бартоломью опухоли в обоих глазах.

Агнес это предчувствовала, потому что Барти видел зигзаги вместо ровных строк и правым, и левым глазом. Но легче от этого не стало.

– В таких случаях один глаз обычно поражен сильнее второго. Если есть такая возможность, мы удаляем глаз с большей опухолью, а второй лечим радиацией.

«Ибо ты, Господи, благ и милосерд и многомилостив ко всем, призывающим тебя», – в отчаянии подумала она, ища утешения в псалме.

– Зачастую симптомы проявляются достаточно рано, и радиационная терапия одного, а то и обоих глаз дает хорошие результаты. Иногда страбизм, когда глаза движутся не синхронно и один смещается относительно второго то ли к носу, то ли к виску, может служить ранним признаком наличия опухоли, но обычно нас настораживают возникающие у пациента проблемы со зрением.

– Зигзаги.

Чен кивнул:

– Учитывая прогрессирующую стадию опухолей Бартоломью, он должен был пожаловаться раньше.

– Симптомы появляются и исчезают. Сегодня он может читать.

– Это тоже необычно, и мне бы хотелось, чтобы этиология этой болезни, которая достаточно понятна, вселяла в нас надежду, основанную на временности симптомов… но мне нечем вас порадовать.

«Услышь, Господи, молитву мою и внемли гласу моления моего».

Редкий человек соглашается провести большую часть своей юности в школе, получая образование, необходимое для получения медицинского диплома, если только его не обуревает стремление лечить людей. Франклин Чен был настоящим целителем, который изо всех сил старался сохранить людям зрение, и Агнес видела душевную боль, стоявшую в его глазах.

– Величина опухолей указывает, что они скоро распространятся, а может, и уже распространились из самого глаза на глазную впадину. Надежды на то, что радиационная терапия поможет, нет, и нет времени на попытки ее использования, даже если бы и была хоть малая толика этой надежды. Времени нет вообще. Просто нет. Доктор Скарр и я считаем, что для спасения жизни Бартоломью мы должны немедленно удалить оба глаза.

Наконец-то, через четыре дня после Рождества, через два дня тревог, Агнес узнала худшее: ее бесценный сын должен остаться без глаз или умереть, должен выбирать между слепотой или раком мозга.

Она ожидала чего-то ужасного, пусть, возможно, и не такого кошмара, она ожидала, что ужас этот сокрушит ее, раздавит, уничтожит, потому что такой беды не смогла бы пережить ни одна мать. Вот и она думала, что у нее не хватит сил вынести такого удара, страданий, на которые судьба обрекала ее невинное дитя. Однако она выслушала врача, приняла на свои плечи тяжеленную ношу и не согнулась под ней, кости ее не обратились в пыль, хотя она и предпочла бы стать пылью, не чувствовать боли, которая сейчас разрывала ее сердце.

– Немедленно, – повторила она. – И что это значит?

– Завтра утром.

Она посмотрела на свои переплетенные пальцы. Они не боялись никакой работы. Сильные, крепкие, надежные руки, но сейчас они ничем не могли ей помочь, не годились для совершения чуда, о котором она мечтала.

– У Барти через восемь дней день рождения. Я надеялась…

Голос Чена еще больше смягчился.

– Болезнь зашла слишком далеко. До операции мы даже не можем сказать, поражена ли глазная впадина. Возможно, мы уже опоздали. А если нет, запас времени у нас минимальный. Отложить операцию на восемь дней – слишком большой риск.

Она кивнула, не в силах оторвать глаз от своих рук. Не в силах встретиться с ним взглядом, боясь, что его боль подпитает ее, и она не выдержит, боясь, что его сочувствие станет причиной ее слез.

– Вы хотите, чтобы я был с вами, когда вы скажете ему?

– Я думаю… нам лучше поговорить вдвоем.

– Здесь, в моем кабинете?

– Хорошо.

– Хотите побыть одной, прежде чем я приведу его?

Она кивнула.

Он поднялся, шагнул к двери:

– Миссис Лампион…

– Что? – Она по-прежнему не поднимала головы.

– Он – прекрасный мальчик, очень умный, очень жизнелюбивый. Слепота – это беда, но еще не конец. Он сможет обходиться без света. Сначала будет трудно… но этот мальчик… у него все получится.