Дин Кунц - Краем глаза

Она прикусила нижнюю губу, задержала дыхание, не позволив рыданиям вырваться из груди:

– Я знаю.

Доктор Чен вышел из кабинета, закрыл за собой дверь. Агнес наклонилась вперед, уперлась лбом в лежащие на коленях руки.

Она думала, что уже знала все о смирении, о его необходимости, о том, что оно умиротворяет душу и излечивает душевные раны, но в последующие несколько минут она поняла, что ее знания далеко не полны.

Ее вновь затрясло, сильнее, чем раньше, и опять она сумела справиться с собой.

Какое-то время ей не хватало воздуха. Она задыхалась, жадно и часто раскрывала рот, думала, что уже не сможет нормализовать дыхание, но смогла.

Опасаясь, что слезы испугают Барти, что несколько слезинок превратятся в поток, она сдержала соленый прилив. Материнский долг стал тем материалом, из которого она возвела несокрушимую дамбу.

Она поднялась. Подошла к окну, подняла венецианские жалюзи, вместо того чтобы раздвинуть пластины.

Ночь, звезды.

Вселенная безгранична, а Барти мал, но благодаря бессмертной душе значимостью своей он не уступал целым галактикам, и Творец знал и помнил о нем. Агнес в это верила. Она бы не вынесла жизни без убежденности в том, что для всего есть замысел и предназначение, хотя иной раз чувствовала себя воробышком, падение которого осталось бы незамеченным.

Барти сидел на краю стола доктора Чена, болтая ногами, зажав пальцем страницу «Красной планеты», на которой остановился.

Агнес усадила его на этот шесток. Пригладила волосы, одернула рубашку, завязала шнурки, никак не решаясь начать этот тяжелый разговор. Даже подумала, что, возможно, без доктора Чена не обойтись.

А потом внезапно нашла нужные слова. Точнее, они, казалось, лишь передавались через нее, ибо она лишь произносила, но не формулировала предложения. Смысл сказанного, выбранный ею тон столь идеально вписывались в ситуацию, что ей уже казалось, будто ангел вселился в ее тело и взял на себя тяжкий труд помочь ее сыну понять, что должно случиться и почему.

Барти считал и читал лучше большинства восемнадцатилетних, но, несмотря на незаурядные умственные способности, ему еще не исполнилось и трех лет. Вундеркиндам далеко не всегда свойственно и эмоциональное взросление, но Барти слушал внимательно, задавал вопросы, потом посидел молча, глядя на книгу в своих руках, без слез и видимых признаков страха.

– Ты думаешь, врачи знают, что говорят? – наконец спросил он.

– Да, сладенький. Думаю, знают.

– Хорошо.

Он отложил книгу и потянулся к ней. Агнес взяла его на руки, крепко прижала к себе, он положил голову ей на плечо, уткнулся носом в шею, и она покачивала его, как младенца.

– Можем мы подождать до понедельника? – спросил он.

Она сказала ему не все. Умолчала о том, что раковая опухоль, возможно, уже распространилась на глазную впадину и тогда его ждала скорая смерть, несмотря на удаление глаз. А если еще не распространилась, то произойти это могло в любой момент.

– Почему до понедельника? – спросила она.

– Сейчас я могу читать. Зигзагов больше нет.

– Они вернутся.

– Но за уик-энд я, возможно, смогу прочитать еще несколько книг.

– Хайнлайна?

Он знал названия книг, которые хотелось прочесть: «Туннель в небе», «Между планетами», «Астронавт Джонс».

С Барти на руках Агнес подошла к окну, посмотрела на звезды, луну.

– Я всегда смогу почитать тебе, Барти.

– Это другое.

– Да. Да, другое.

Хайнлайн грезил о путешествиях к далеким мирам. Незадолго до своей гибели Джон Кеннеди пообещал, что еще до конца десятилетия человек ступит на поверхность Луны. Барти хотелось самой малости – прочитать несколько сказок, раствориться в страницах книг, потому что в самом скором будущем ему придется только слушать, то есть он не сможет отправиться в эти удивительные приключения в одиночку.

Его дыхание грело шею.

– И я хочу вернуться, чтобы увидеть лица.

– Лица?

– Дяди Эдома. Дяди Джейкоба. Тети Марии. Чтобы я мог помнить их лица после того… ты знаешь.

Холодные звезды смотрели на нее из глубин бездонного неба.

Луна замерцала, звезды расплылись, но лишь на мгновение, ибо любовь к сыну стала тем яростным огнем, в котором выковывалась сталь ее позвоночника и высыхали слезы.

Франклин Чен не одобрил принятого решения, но согласился с ним, и Агнес повезла Барти домой, чтобы в понедельник вернуться в больницу Хога. Операцию наметили на вторник.

По пятницам библиотека в Брайт-Бич работала до девяти вечера. Приехав за час до закрытия, они вернули уже прочитанные романы Хайнлайна и взяли те три, которые хотел прочитать Барти. А потом прихватили и четвертый, «Марсианку Подкейн».

– Может, нам ничего не говорить дяде Эдому и дяде Джейкобу до воскресного вечера? – предложил Барти, когда они сели в машину. – Для них это будет очень тяжело. Ты знаешь.

Агнес кивнула:

– Знаю.

– Если сказать им сразу, счастливого уик-энда нам не видать.

Счастливый уик-энд. Его отношение к происходящему поражало, его стойкость придавала ей мужества.

Дома Агнес, есть ей совершенно не хотелось, наскоро соорудила Барти ужин: сэндвич с сыром, картофельный салат, кукурузные чипсы, стакан коки – и на подносе отнесла в комнату сына. Тот уже улегся в постель и читал «Туннель в небе».

Эдом и Джейкоб пришли в дом, спросили, что сказал доктор Чен, и Агнес им солгала:

– Результаты некоторых анализов будут готовы только в понедельник, но он думает, что с Барти все в порядке.

Если кто и заподозрил, что она лжет, так это Эдом. На его лице отразилось недоумение, однако новых вопросов Агнес от него не услышала.

Она попросила Эдома побыть в доме, чтобы Барти не оставался один, пока она будет у Марии Гонсалес. Эдом, конечно же, не отказал, тем более что по телевизору показывали документальный фильм о вулканах, в котором обещали сообщить интересные подробности об извержении Монтань-Пеле на Мартинике в 1902 году, в течение нескольких минут унесшем жизни 28 тысяч человек, и о других, не менее чудовищных катастрофах.

Она знала, что Мария дома, ждет ее телефонного звонка.

В квартиру над магазином «Мода от Елены» вела наружная лестница. Подъем никогда не вызывал у Агнес никаких затруднений, но тут, когда она поднялась на верхнюю площадку, ноги дрожали от усталости, а рот жадно хватал воздух.

Мария, открыв дверь, побледнела как полотно: без единого слова поняла, что приход Агнес, а не звонок, означает что-то ужасное.

На кухне Марии, всего через четыре дня после Рождества, Агнес позволила себе сбросить маску стоика и наконец-то разрыдалась.

Потом, уже дома, отправив Эдома в его квартиру над гаражом, Агнес откупорила бутылку водки, которую купила, возвращаясь от Марии. Плеснула в стакан для воды, добавила апельсинового сока.