Дин Кунц - Краем глаза

Когда Вульфстэны и их гость уселись за столик у окна, белый туман толстым одеялом укутал черные воды бухты и двинулся на улицы города.

Для официанта Нолли, как обычно, был Нолли, Кэтлин – миссис Вульфстэн, Том Ванадий – сэр, причем в слове этом слышалась не только вежливость. Официант впервые видел Тома, но его неординарное лицо требовало особого отношения. А кроме того, в его манере поведения, в идущих от него флюидах присутствовало что-то необъяснимое, вызывающее уважение и даже доверие.

Они заказали мартини. Никто не давал обета абсолютной трезвости.

На посетителей ресторана Том произвел не столь сильное впечатление, как этого ожидала Кэтлин. Его, конечно, заметили, но после одного или двух взглядов ужаса или жалости перестали обращать на него внимание. Как и официант, они поняли, что перед ними неординарный человек, и сочли невежливым пялиться на него.

– Я все думаю, – начал Нолли, – если вы более не сотрудник полиции, то в каком качестве вы намерены расследовать деятельность Каина?

Том Ванадий изогнул бровь, как бы говоря, что ответ более чем очевиден.

– Не подходите вы на роль линчевателя, – добавил Нолли.

– Я им и не являюсь. Хочу стать совестью, которая у Еноха Каина, похоже, отсутствует с рождения.

– Вы вооружены? – спросил Нолли.

– Не буду вам лгать.

– Значит, вооружены. А разрешение на ношение оружия у вас есть?

Том промолчал.

Нолли вздохнул:

– Да, если бы вы хотели просто пристрелить его, то уже пристрелили бы по приезде в город.

– Я никого не могу просто так пришить, даже такую мразь, как Каин. Не могу я и покончить с собой. Помните, я верю в вечную жизнь.

Кэтлин повернулась к Нолли:

– Вот почему я вышла за тебя замуж. Чтобы стать свидетелем таких вот разговоров.

– Ты про вечную жизнь?

– Нет, про «пришить».

Неслышно подошел официант. Поднос с тремя стаканами мартини словно плыл перед ним по воздуху. Сначала обслужил даму, потом – гостя, третьим – хозяина.

– О соучастии в преступлении можете не волноваться, – сказал Том после ухода официанта. – Если мне придется завалить Каина, чтобы не дать ему причинить вред другому человеку, я это сделаю без малейшего промедления. Но в ином случае не стану брать на себя обязанности присяжных и судьи.

Кэтлин двинула Нолли локтем:

– Завалить. Это великолепно.

Нолли поднял стакан:

– За восстановление справедливости любыми способами.

Кэтлин пригубила мартини:

– Мм… холодное, как сердце киллера, и бодрящее, как новенькая сотенная из бумажника дьявола.

Тут уж поднялись обе брови Тома.

– Она читает слишком много детективных романов, – пояснил Нолли. – А в последнее время поговаривает о том, что сама хочет писать.

– Готова спорить, что не только напишу, но и продам, – вставила Кэтлин. – Возможно, писатель из меня получится не такой хороший, как дантист, но уж получше многих из тех, кого мне довелось читать.

– У меня такое ощущение, – улыбнулся Том, – что в любом деле вы добьетесь не меньшего успеха, чем в стоматологии.

– В этом можно не сомневаться, – согласился Нолли, сверкнув великолепной улыбкой.

– Том, – Кэтлин обратилась к Ванадию, – я знаю, почему вы стали копом. Сиротский приют Святого Ансельмо… убийство детей.

Он кивнул:

– После этого я стал сомневающимся Фомой.

– Вы задались вопросом, почему Бог позволяет невинным страдать, – уточнил Нолли.

– Я усомнился в себе больше, чем в Боге, хотя и в нем тоже. Кровь этих мальчиков пролилась и на мои руки. Мне полагалось их защищать, а я не справился.

– Но тогда вы были слишком молоды, чтобы руководить приютом.

– Мне было двадцать три. В приюте Святого Ансельмо я занимал должность воспитателя на одном из этажей. Том самом, на который проник убийца. И тогда… я решил, что смогу лучше защищать невинных, если стану копом. Закон давал мне в этом больше возможностей, чем вера.

– Я без труда вижу вас полицейским. Все эти «пришить», «завалить» так и слетают с вашего языка. Но требуется приложить некое усилие, чтобы вспомнить, что вы еще и священник.

– Был священником, – поправил ее Ванадий. – Может, еще и буду. По моей просьбе меня освободили от данных мной обетов и возложенных на меня обязанностей на двадцать семь лет. С того дня, как этих детей убили.

– Но что заставило вас выбрать эту жизнь? Получается, что в семинарию вы поступили еще подростком.

– В четырнадцать лет. Если человек приходит к Богу в столь молодом возрасте, за этим обычно стоит влияние семьи, но в моем случае мне пришлось уговаривать родителей.

Он смотрел на клубящийся туман, полностью скрывший бухту. Словно все призраки матросов, ушедших в море и не вернувшихся назад, сгрудились у окна, безглазые, но всевидящие.

– Даже маленьким мальчиком я воспринимал окружающий мир иначе, чем другие люди. И не потому, что был умнее. Ай-кью [69] Ай-кью – коэффициент умственного развития. у меня, возможно, чуть выше среднего, но хвалиться особо нечем. Дважды завалил географию, один раз – историю. Никому не спутать меня с Эйнштейном. Просто я чувствовал… сложность и загадочность, недоступные другим, многослойную красоту, причем каждый новый слой открывался в возрастающем великолепии. Не могу все это объяснить, не показавшись вам святым чудаком, но даже мальчиком я хотел служить Богу, который создал это чудо, каким бы Он ни был странным и недоступным пониманию.

Кэтлин не доводилось слышать, чтобы религиозное призвание описывали столь необычно. Ее удивляло, что священник характеризует Бога словом «странный».

Отворачиваясь от окна, Том перехватил ее взгляд. Его дымчато-серые глаза заледенели, словно призраки тумана проникли в них сквозь окно. Но тут же пламя свечи качнуло ветерком, мягкий свет растопил лед в его взгляде, она вновь увидела тепло и прекрасную печаль, которые так тронули ее.

– У меня не столь философский склад ума, как у Кэтлин, – сказал Нолли, – поэтому меня больше интересует, где вы научились всем этим штучкам с четвертаком. Как вышло, что вы не только священник и коп, но еще и фокусник?

– Видите ли, был такой фокусник…

Том указал на свой стакан с остатками мартини. На ободке (как – непонятно) лежала монета.

– …который называл себя Король Обадья, Фараон страны Фантазии. Он ездил по всей стране, выступая в ночных клубах…

Том смахнул четвертак со стакана, зажал в правом кулаке, тут же разжал пальцы: монета исчезла.

– И везде между выступлениями устраивал бесплатные представления – в домах престарелых, школах для глухих…

Кэтлин и Нолли смотрели на сжатые пальцы левой руки, хотя, по их разумению, монета никак не могла перекочевать из одного кулака в другой.