Дин Кунц - Краем глаза

Хотя их квартиры располагались рядышком, над гаражом, каждая имела отдельную лестницу. И если судить по тому, как часто они бывали в гостях друг у друга, они могли бы жить в разных концах Америки.

Рядом с Агнес Эдом и Джейкоб вполне комфортно чувствовали себя в компании друг друга. Но без Агнес становились более чем чужими, потому что у чужих, в отличие от них, не было ничего общего.

Эдом постучал, Джейкоб открыл дверь.

Джейкоб подался назад, Эдом переступил порог.

Они стояли, стараясь не смотреть друг на друга. Входная дверь осталась открытой.

Эдом чувствовал себя не в своей тарелке в этом царстве чуждого ему бога. Бог, которого боялся его брат, звался человечеством, с присущими ему нетерпимостью и злобными намерениями. Эдом, со своей стороны, дрожал перед природой, которая в своем гневе в один момент могла уничтожить все вокруг, сжав Вселенную до размеров горошины.

По Эдому, из этих двух разрушительных сил человечество не являлось главенствующей. Мужчины и женщины – часть природы, а не попирающие ее высшие существа, вот и идущее от них зло – всего лишь одно из проявлений черных намерений природы. Братья перестали обсуждать сей предмет многие годы тому назад, поскольку ни один не принимал во внимание доводы другого.

Так что Эдом сразу рассказал Джейкобу о встрече с Обадьей, фокусником с переломанными пальцами рук.

– Когда мы уходили, я – следом за Агнес, Обадья задержал меня, чтобы сказать: «Я твоего секрета не выдам».

– Какого секрета? – Джейкоб хмуро смотрел на туфли Эдома.

– Я надеялся, что ты, возможно, знаешь. – Эдом изучал воротник зеленой фланелевой рубашки Джейкоба.

– Откуда мне знать?

– Я подумал, что он принял меня за тебя.

– С чего бы это? – Джейкоб хмуро смотрел на нагрудный карман рубашки Эдома.

– Внешне мы очень похожи. – Эдом перевел взгляд на левое ухо Джейкоба.

– Мы – однояйцевые близнецы, но я – это не ты.

– Это очевидно для нас, но не для других. Вероятно, это могло произойти несколько лет тому назад.

– Что могло произойти несколько лет тому назад?

– Ты мог встретиться с Обадьей.

– Он сказал, что мы с ним встречались? – Джейкоб щурился на яркий солнечный свет за спиной Эдома.

– Как я и объяснил, он, возможно, подумал, что я – это ты. – Эдом смотрел на книги, в идеальном порядке выстроившиеся на полках.

– У него съехала крыша?

– Нет, с головой у него все в порядке.

– Если у него старческий маразм, он мог принять тебя за своего брата, о котором много лет ничего не слышал.

– Нет у него старческого маразма.

– Если ты нес свою обычную чушь о землетрясениях, торнадо, извержениях вулканов, как он мог принять тебя за меня?

– Я ничего не нес. Говорила только Агнес.

Джейкоб уставился на мыски собственных туфель…

– И… что я должен сделать по этому поводу?

– Ты его знаешь? – Эдом обернулся к открытой двери, от которой отвернулся Джейкоб. – Обадью Сефарада?

– Проведя последние двадцать лет в этой квартире, не имея автомобиля, как я мог встретиться с негром-фокусником?

– Ну и ладно.

Эдом вышел из квартиры, Джейкоб последовал за ним, вознося молитву своему богу:

– Рождество тысяча девятьсот сорокового года, приют Святого Ансельмо, Сан-Франциско. Джозеф Крепп убил одиннадцать мальчиков в возрасте от шести до одиннадцати лет, убил во сне и из каждого вырезал сувенир на память, у кого глаз, у кого язык.

– Одиннадцать? – переспросил Эдом, молитва не впечатлила его.

– С тысяча шестьсот четвертого по тысяча шестьсот десятый год Элжбет Батори, сестра польского короля, с помощью своих слуг замучила и убила шестьсот девушек. Она кусала их, пила кровь, уродовала лица щипцами, прижигала интимные места и наслаждалась их криками.

Спускаясь по лестнице, Эдом ответил:

– Восемнадцатого сентября тысяча девятьсот шестого года тайфун обрушился на Гонконг. Погибло более десяти тысяч человек. Дул невероятной силы ветер, щепки, гвозди, осколки стекла вгоняло в тела со скоростью пули. Одного человека убило осколком похоронной чаши династии Хан. Осколок пробил череп и застрял в мозгу.

Ступив на землю с последней ступеньки, Эдом услышал, как наверху закрылась дверь.

Джейкоб что-то скрывал. До того как заговорить о Джозефе Креппе, он отвечал исключительно вопросом на вопрос, а такое обычно случалось, когда разговор ему определенно не нравился.

Возвращавшемуся в свою квартиру Эдому пришлось пройти под ветвями великолепного дуба, главной достопримечательности двора между домом и гаражом.

В Калифорнии виргинские дубы оставались зелеными даже зимой, правда, листва по сравнению с более теплыми временами года заметно редела. И солнечные лучи, добираясь сквозь крону до травы, создавали на ней замысловатую мозаику из света и тени, которая на этот раз вдруг тронула его душу, захватила воображение. Эдом почувствовал, что находится на грани удивительного открытия.

А потом посмотрел на массивные ветви над головой, и настроение его переменилось. Сознание затуманил страх: в этот самый момент одна из ветвей могла треснуть, упасть и раздавить его в лепешку. А землетрясение просто могло свалить на него дуб.

Эдом метнулся к лестнице, которая вела в его квартиру.

Проведя среду туристом, в четверг Младший начал подыскивать себе квартиру. Несмотря на богатство, он не собирался надолго задерживаться в отеле: цены кусались.

И выяснил, что снять в Сан-Франциско квартиру далеко не просто. Первый день принес скромные результаты: ему лишь стало ясно, что даже за маленькую квартирку придется платить больше, чем он предполагал.

Вечер четверга, третий в отеле, он провел в том же баре, вновь поужинав телятиной. Развлекал гостей тот же пианист в смокинге.

На этот раз Младший был начеку. И внимательно следил за всеми, кто подходил к пианино, независимо от того, бросали они деньги в аквариум или нет.

Заиграв «Кто-то поглядывает на меня», пианист, похоже, не откликался на чью-то просьбу, потому что к нему давно уже никто не подходил. То есть эта мелодия входила в его постоянный репертуар.

Напряжение разом покинуло Младшего. Он даже подивился тому, что эта песня вызывала у него тревогу.

Так что до конца обеда все его мысли сосредоточились на будущем, прошлое ушло, казалось бы, навсегда. Но…

Младший наслаждался послеобеденной порцией коньяка, когда пианист взял тайм-аут. Зал наполнял едва слышный гул разговоров за столиками. И когда за стойкой зазвонил телефон, Младший услышал звонок.

Необычного тона, похожий на тот, что воскресным вечером зазвенел в крошечном кабинете в доме Ванадия. И Младшего мгновенно перенесло в то место и время.

«Ансафон».