Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

Яйца разбить не могу, не вспомнив о ней. Как же могла она так со мной поступить, как могла ты, прекрасная Леда, так обойтись со мной? Каждое утро я начинаю с омлета из трех яиц. Держу на ладони хрупкую сферу и вспоминаю выпуклость ее лона. Затем разбиваю яйцо о край миски. Пара осколков его скорлупы непременно падает в вязкий яичный белок, и я принимаюсь вылавливать их зубцами вилки, а они ускользают и ускользают. «Совсем как она», – неизменно думаю я. Но нет, на самом деле тут я неправ. Понять непостижимую Леду куда как труднее, чем выловить из миски эту чертову скорлупу.

Как любят прекрасную женщину? Я думал, будто мне это известно. Будто моей любви, моего обожания вполне довольно. Помню, когда она вдруг увлеклась стрекозами – серьги в виде стрекоз, простыни со стрекозами, абажуры со стрекозами, пижамы со стрекозами – мне эти стрекозы в скором времени поперек горла встали, но разве я ей хоть слово сказал? Разве сказал я ей: «Леда, у меня эти треклятые стрекозы уже в печенках сидят»? Нет, я об этом даже не заикнулся. Наоборот, заказал партию стрекозиных яиц. Яиц! Вообразите, какой насмешкой надо мной это сейчас выглядит! А после старательно следовал всем указаниям, да еще втайне от Леды – о, даже вспоминать больно, чему научил ее мой подарок… Одним словом, я, черт возьми, стал этим стрекозам второй мамашей. Держал их в озерной воде. Следил за температурой. А после, когда они вылупились из яиц, или из коконов, или как это там называется, продолжал тайно за ними ухаживать, а когда почти тысяча личинок, наконец, превратилась в стрекоз, всех спрятал в коробку и преподнес Леде. И попросил открыть побыстрее, иначе результат выйдет совсем не тот. Как взвились они в воздух – синие, серебристые, желто-зелено-пурпурные!.. Целая тысяча, и все для нее, а она захлопала васильковыми глазками, взглянула на меня, на тучу стрекоз в воздухе, а после – вот этого я никогда не забуду – сказала:

– Они не такие, как у нас на пижамах.

Ох, Леда! Моя Леда в саду, склонившаяся над летними розами, в шелковом кимоно (со стрекозами), а под ним – ничего… А я этак нежданно натыкаюсь на нее, замираю, гляжу – жена моя, и тут она поднимает взгляд, видит меня и прекрасно знает, что делает, распуская пояс, роняя кимоно наземь, а после вновь отворачиваясь да нагибаясь подрезать розы! Ха! Посреди грядки, посреди бела дня, посреди темной ночи – Леда моя всегда, неизменно прекрасна. Но вот…

Вот Леда входит на кухню. Под глазами чернеют круги, босые ноги опухли, живот далеко выдается вперед. Останавливается на пороге, смотрит, как я разбиваю яйца, кашляет, шаркая по полу, идет к кофеварке, наполняет кружку, сыплет в нее сахар, ложку за ложкой, целую гору. Как ни борюсь с собой, а порыва сдержать не могу – в конце концов, я, было дело, любил ее, и потому говорю:

– Он с кофеином.

Знаю, усталый взгляд ее васильковых глаз устремлен на меня, но той же любезностью отвечать не желаю и, безукоризненно верно работая кистью руки (о, что знает Леда о верной работе руками!) начинаю взбивать яйца в пену.

– Сколько раз тебе повторять, – говорит она, – это не та, не обычная беременность.

Я пожимаю плечами. Да, что мне об этом известно?

– Лебедь, – говорит Леда. – Яйцо…

Ага. Проделал он эту штуку со стрекозами – с тех пор я только о ней и слышу.

– Разве ты не знаешь, как я люблю тебя? – снова и снова заводит он одну и ту же волынку. – Разве не помнишь всех тех стрекоз?

Ага, помню, конечно, еще бы не помнить. И стрекоз в сахарнице, и стрекоз в банке с медом, и стрекоз, застрявших в москитной сетке, и стрекоз в волосах, и стрекоз на спине – лапки жесткие, цепкие, просто дрожь пробирает.

А лучше всего насчет этих стрекоз помню, что он так ничего и не понял. Он же, видите ли, убежден, будто ради меня все на свете следует менять к лучшему. Вот так он меня любит. Я это знаю, и знала давно, и проблемой никогда не считала: уж очень он был хорош в постели, и посреди грядки, и на кухонном столе – ну, не понимает, так что с того? А между тем пары симпатичных стрекоз-сережек да бус к ним хватило бы за глаза. Хотела б я жучков-паучков, так на себе бы их не носила. Одним словом, вот так мы все это время и жили, и то, что он малость глуповат, меня не волновало, но теперь – дело другое.

Вон, бьет эти яйца, будто в том есть какой-то высший смысл… но я так устала, что разбираться даже не пробую. Наливаю себе кофе, а он этак подчеркнуто на меня не глядит, бормочет, что кофе – с кофеином, и мне жуть как хочется вылить ему этот кофе на голову, однако я сдерживаюсь, ухожу в гостиную, усаживаюсь в глубокое зеленое кресло, заваленное грудой одеял, будто гнездышко, принимаюсь за кофе, любуюсь птицами за окном. Все тело ноет.

Надо бы от него уйти. Как он меня подвел… Пью кофе, пытаюсь не вспоминать. Крылья – о, крылья невероятной величины! Запах перьев. Острый клюв. Пронзительный крик. Быстрые-быстрые толчки… Прижимаю ладони к животу. Надо бы позвонить кому-нибудь, но после той, первой ночи, после того, первого телефонного звонка просто сил нет. С той ночи для меня началась совершенно другая жизнь. Я больше не прекрасна и не любима. Теперь мы друг другу чужие, и я совсем, совсем одна.

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПОМОЩЬ ЖЕРТВАМ ИЗНАСИЛОВАНИЯ, «ГОРЯЧАЯ ЛИНИЯ»

– Я… я…

– Окей, вдохните поглубже и успокойтесь.

– Он… он…

– Да?

– Он…

– Да?

– Меня изнасиловали.

– Окей. Окей. Очень жаль. Хорошо, что вы позвонили сюда. Наш долг – помочь вам. Он рядом?

– Нет.

– Вы в безопасности?

– Что?

– С вами кто-нибудь есть?

– Да, муж, но…

– Муж сейчас с вами?

– Да, но…

– Если вы продиктуете адрес, я могу прислать к вам кого-нибудь.

– Я…

– Окей, вы плачете?

– Он…

– Да?

– Он меня изнасиловал.

– Ваш муж?

– Нет, нет. Муж мне не верит…

– Жаль. Очень, очень жаль.

– Но меня в самом деле…

– Понимаю. Понимаю. Окей, не могли бы вы назвать адрес?

– Лебедь.

– Что?

– Ужасный.

– Вы сказали «лебедь»?

– Я всю жизнь считала их такими красивыми…

– Лебедей?

– Да.

– Простите, но при чем здесь… э-э… лебеди?

– Я просто вышла на двор прогуляться: понимаете, луна сегодня такая милая… и тут он бросился на меня с неба.

– Лебедь?

– О, господи… да. Просто ужас.

– Мэм, вы хотите сказать, что изнасилованы лебедем, я правильно вас понимаю?

– Да. Думаю, опознать его я смогу.

– Не могли бы вы… не могли бы вы передать трубку мужу?

– Он мне не верит.

– Мне очень хотелось бы поговорить с ним.

– Я показала ему и перья, и следы от когтей. У меня все тело в красных рубцах и укусах, а он… знаете, что он думает?