Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

Смотрим мы, а яйцо снова вздрагивает, трескается, и мне кажется, будто стою я на самом краю чего-то огромного, вроде той белизны из снов. Все, все сейчас здесь – вся жизнь моя, вся любовь. Тот, кто выйдет наружу из скорлупы, либо столкнет, утопит меня в белизне, либо вознесет над ней, ввысь. Конечно, мне хочется воспарить в небеса, но сама я ничего не могу тут поделать…

И в этот миг вижу крохотный кулачок.

Высвобождаю руку из его пальцев, прикрываю ладонью рот. Только не крылья… только не крылья…

Васильковый глаз!

Замираю: вдруг, если хоть шевельнуться, мы провалимся в иную реальность?

Только не клюв, только не клюв… и тут, словно мир сделан из наших желаний, я вижу рот и смеюсь, но сразу же умолкаю: на одеяло падают еще несколько осколков скорлупы, а рядом с первым ртом возникает второй. Что это может значить?

Прошу, пожалуйста…

Даже не знаю, что и думать. Сказать откровенно, чувства я к этому яйцу испытывал двойственные. Противоречивые. Сидел на нем только ради нее. Но как только все это началось, меня охватил странный восторг, а после я малость занервничал: что же нас ждет? Что, если наш малыш родится птицей? Каково мне придется тогда? Ни о чем таком не задумываясь, я потянулся к ее руке. Сжал ее ладонь, будто ничего дурного между нами не произошло, и лишь после этого осознал, что мы с нею держимся за руки, и от счастья на минутку забыл о яйце.

Думаю, тот первый маленький кулачок оба мы восприняли с облегчением. Но я, разумеется, понимал: обольщаться рано. Ну, то есть, из яйца еще вполне мог вылупиться какой-нибудь пернатый человек или другой гибрид в том же роде.

Смогу ли я любить малыша? Да, эта мысль мне в голову приходила. Удастся ли мне полюбить плод такого ужасного деяния? Сказать откровенно, этого я не знал.

Стоило Леде высвободить руку, сердце защемило от тоски по ней. Тут мы увидели глаз – васильково-синий, совсем как у нее, и мне подумалось: если малыш будет похож на Леду, полюбить его я, определено, смогу. Но затем из-под скорлупы показался рот, а следом за ним – второй. «УРОД, – подумал я. Понимал: что так думать нельзя, однако подумал. – Ну вот, – думаю, – наш ребенок родится уродом».

В воображении немедля замелькали все эти картины: двуротый младенец у меня на руках, и отрастающие в период созревания перья, и долгие разговоры о «внутренней красоте», и прочие возможные следствия… Тогда я и понял, что полюбить нашего малыша – пусть даже с двумя ртами, пусть даже в перьях – я смогу. Понял и покосился на Леду.

Казалось, о судьбоносных переменах в моем сердце она даже не подозревала. Стояла себе рядом, в старом синем махровом халате с кофейными пятнами на груди, волосы спутаны, васильковые глаза округлились от страха, на лбу пролегли морщины, кулаки прижаты к губам… Мне захотелось сказать: «Ч-ш-ш-ш, не волнуйся. Все будет хорошо. Неважно, каков он окажется с виду», – но я не издал ни звука. Почему? Потому что осознал еще одну вещь: не мне, не мне учить ее любви. Что я могу рассказать о любви Леде – женщине, выносившей, отложившей эту штуковину, оградившей ее от бездушного любопытства врачей, принесшей домой, высиживавшей, пожертвовавшей ради заботы о ней заботой о собственной красоте. Нет, Леду я не научу ничему. Мне самому еще многому предстоит научиться.

И вот, когда скорлупа всерьез начала распадаться на части, я, наконец, поняла, что происходит. Пара ротиков. Пара кулачков. Две пары ножек. Две головы. И, слава богу, два – не одно – прекрасных в своем совершенстве тельца. Девочки. Пара малышек. Из сил выбились, плачут. Я подошла к ним, опустилась рядом на колени, а после просто принялась смахивать в сторону осколки скорлупы и эту клейкую жижу. Смотрю: глаза одной сини, как васильки, другая очень похожа на мужа… Выходит, в ту ночь я забеременела дважды – от мужа и от лебедя, и обе малышки на свой лад прекрасны, хотя, признаться, я заподозрила, что та, немного похожая на меня (в прежние времена, до всего этого), с возрастом превзойдет красотою сестру, и потому прижала ее к себе чуточку крепче: уж я-то знаю, как нелегко быть красавицей!

Муж наклоняется, помогает очистить малышек от скорлупы и клейкой пакости, вдвоем мы переносим их на тахту, я ложусь рядом, распоясываю халат, и слышу, как ахает муж – не знаю уж, от удовольствия, или от огорчения. «Да, мое тело так изменилось», – думаю я, поднося девочек к груди. Малышки припадают к соскам.

О, Леда, простишь ли ты меня? Доверишь ли мне наших девочек? Что, если я подведу, обижу и их? А может, все это – жуткое бремя обид, причиненных нами друг другу, – и есть любовь? Ах, если бы я мог любить тебя безупречно – любовью бога, не человека… Прости меня. Позволь мне любить тебя и детей. Прошу, позволь.

Жена впервые за многие месяцы улыбается, зевает, прикрывает прекрасные васильковые глаза, но тут же вздрагивает, поднимает веки, на лице ее отражается страх. Смотрит она на меня… да только меня ли видит? Смотрит, бормочет что-то – быть может, «лебедь», быть может, «свинья» – наверняка не скажу. Уверен я только в том, что люблю ее, что всегда любил ее, Леду. Всегда, всегда. Лежащую на тахте в залитом кофе махровом халате, дремлющую рядом с девочками, подставив лицо лучу солнца; с опаскою, неуверенно вышедшей в сад прополоть землю под розами… Я всегда буду любить тебя, Леда, любой – Леду среди грядок, Леду под солнцем, Леду, прикрывшую ладонью глаза, глядя в небо и вспоминая случившуюся с тобою беду – Леда моя всегда, неизменно прекрасна.

Святой Грааль отыскала миссис Уайтекер. Под старым пальто на меху.

Каждый четверг, после обеда, миссис Уайтекер шла на почту за пенсией, хотя ноги ее были уже не теми, что прежде, а на обратном пути, по дороге домой, заворачивала в магазинчик «Оксфама» [37] “Chivalry” © 1992 Neil Gaiman. First publication: Grails: Quests, Visitations and Other Occurrences, eds. Richard Gilliam, Martin H. Greenberg, Edward E. Kramer (Unnameable Press). Оксфордский комитет помощи голодающим, или «Оксфам» – международная благотворительная организация, оказывающая помощь нуждающимся во многих странах мира. , порадовать себя каким-нибудь приятным пустячком.

Оксфамовский магазин торговал ношеной одеждой, всевозможными безделушками, мелочевкой да дребеденью, а еще множеством старых книг, дешевых изданий в мягких обложках – то бишь вещами, кем-либо пожертвованными, подержанным хламом, нередко из выморочного имущества [38] Имущество умершего человека, переходящее к государству в случаях отсутствия наследников по закону, их недееспособности, отказа от права собственности и проч. – Примеч. ред. . Вся прибыль шла на благотворительность.

Ну а работали в магазине, как водится, волонтеры. Сегодня вахту отбывала Мари, слегка полноватая девица семнадцати лет, в мешковатом, пурпурного цвета джемпере, словно бы здесь же, на месте, и купленном.