Евгения Кретова - Дом с панорамными окнами [сборник]

Тетя Ира — это мамина сестра. Ей дедов дом в деревне достался по наследству. Стоял пять лет, в него только летом приезжали, как на дачу. А в этом году они решили все перестроить, в порядок привести и жить там постоянно.

Но Ромка все еще не верил. Эта девочка… Вдруг, она просто его разыгрывает. Про самолетик — это, может быть «пальцем в небо», кто с дедом самолетиков не строил? Про тетю Иру — тоже совпадение…

Незнакомка внимательно на него посмотрела. Спокойно, без кокетства, словно ретгеном обожгла.

— Я медиум, — подсказала девчонка, — я людей умерших вижу. Вот твой дед пришел ко мне, сказал тебе кое-что передать.

— Так ты его видишь, деда моего? — Ромка икнул.

Незнакомка сощурилась, понимающе кивнула:

— Проверить хочешь? Валяй! У него борода была, глаза светлые, синие. Высокий, повыше тебя сейчас. Одет в красно-бордовую клетчатую рубашку, байковую, теплые треники. Когда говорит, губы так смешно вытягивает, — она чуть оттопырила нижнюю губу, — и то и дело цокает.

Ромка похолодел. Он запомнил деда именно таким: седым, в яркой клетчатой рубашке. А вот про то, как дед говорил — забыл совсем. А сейчас вспомнил.

Но хотелось убедиться окончательно. В голове мелькнула радостная мысль:

— Слушай, ты здесь посиди, я сейчас фотографию деда принесу, ты мне его покажешь!

Он слетел по ступенькам вниз, нарочито аккуратно щелкнул замком, чтобы никого не разбудить, медленно и бесшумно открыл дверь.

Рыжеволосая девочка осталась одна, поджидая, пока недоверчивый собеседник явится с фотографией. Он прибежал через минуту.

— На, смотри, это он? — и Ромка открыл толстый фотоальбом со старыми, сильно пожелтевшими страницами. На девочку смотрели спокойные, величественные лица пожилой пары, лукаво улыбался паренек в шоферской фуражке. Ромка показывал на большое групповое фото: группа военных летчиков расположилась на траве. За спиной — бескрайняя степь и высокое-высокое небо.

Девочка покачала головой и перелистнула страницу. Молодой врач с серьезным прямым взглядом смотрел на нее с потемневшего снимка.

— Это он… Во время войны еще. Молодой, — девочка перелистнула еще несколько страниц, безошибочно находя Ромкиного деда на старом послевоенном фото, где он, улыбаясь, вел маму в первый класс, потом на ее свадьбе, уже совсем пожилой. И, наконец, бережно погладила один из его последних снимков.

Девочка подняла на Ромку уставшие глаза, такие взрослые на детском веснушчатом лице.

— Он сказал, что если ты не возьмешься за ум, если не перестанешь дурака валять, отгадывая кроссворды и олимпиады, то приступы будут чаще и дольше. Пока не сведут тебя с ума, — Ромка похолодел. Он хотел что-то возразить, но девочка решительно одернула его, — не спорь! Тебе дан дар! А ты его растрачиваешь по мелочам! Это все равно что получить в наследство миллион, разменять его по рублю и спустить все на мороженое. Понимаешь? Глупо и бессмысленно.

Ромка закрыл глаза и облокотился на стену:

— Это не дар, это проклятие…

Девочка явно не настроена была на уговоры. Она спрыгнула с подоконника, стянула свой портфель со смайликом, и направилась в сторону лифта:

— Все мы так думаем, — она одернулась уже на предпоследней ступеньке. — Твой дед говорит, что ты видишь схемы, механизмы как бы изнутри, это так?

Ромка кивнул.

— Представь! Человечество необходимо пройти миллионы шагов, чтобы понять, как должен быть устроен… не знаю, — она огляделась, будто в поисках подходящих слов. — Космический аппарат для межзвездных перелетов! Микроскоп! Или рассчитать формулу работы нанороботов, чтобы люди не болели! Да что угодно! Мы в начале должны придумать, поставить перед собой задачу, а потом десятилетиями ее решать, методом проб и ошибок. А тебе дан ДАР увидеть конечную модель, образец, и зафиксировать ее технические характеристики, параметры, выбросив десятилетия бесплотных усилий в мусорную корзину, понимаешь? Ты можешь мыслить по-крупному… А ты скупаешь мороженое лотках…

Она повернулась и медленно спустилась вниз.

Ромка очнулся только тогда, когда дернулись двери лифта, открываясь:

— Эй! Как звать-то тебя?

— Лерка, — донеслось до него, и дверцы с грохотом закрылись.

Ночью разразилась страшная гроза.

В чернильно-синей мгле с оглушительным лаем разрывались молнии, разлетаясь миллионами искр по хмурому небосводу, рассекая мир на «до» и «после».

Лера почувствовала тяжесть в ногах: на край кровати кто-то осторожно присел, вздрагивая в раскатах.

— Лер, можно к тебе? — и, не дожидаясь разрешения, под одеяло юркнуло холодное, с острыми подростковыми коленками тело Ритки, двенадцатилетней родственницы из Питера, кажется. Лера чуть подвинулась на узкой кровати, стараясь не давать волю раздражению: к лодыжкам пристроились ледяные ступни.

— Ритка, блин, хоть ноги свои холодные не прислоняй! — в сердцах пробормотала она, плотнее кутаясь в одеяло.

Рядом, через проход, организованный двумя допотопными тумбочками, вздыхала Гаша. Ее шестилетний брат Максим, мнительный и немного болезненный на вид, перебрался к ней пятью минутами раньше и теперь лежал, широко раскрыв глаза, тревожно всматриваясь в полыхающую синевой темноту.

Вспышки молнии освещали тонкую фигуру у окна, словно сотканную из лунного сияния, сквозь которую просвечивали потоки дождя. Лера присмотрелась. Высокий старик в светлой, застегнутой на все пуговицы рубахе. Он прислонился к стеклу, сделал руки «козырьком», приглядываясь к встревоженным детям, поправил узкий ворот рубахи, словно тот ему мешал.

Лера закрыла глаза.

Ее это не касается.

Она на отдыхе.

Под удаляющиеся звуки грозы, было слышно, как кто-то прошел около ее кровати. Она почувствовала холодок, прокравшийся тонкой струйкой по позвоночнику и готова была поклясться, что этот «кто-то» склонился над ней — холодное дыхание легко коснулось щеки.

В летней кухне тихо тренькнула посуда, скрипнула под кем-то невидимым в темноте табуретка. Хлопнула входная дверь, и, наконец, все стихло. Кроме дождя.

Было уже шесть часов.

В небольшую комнату испуганно заглянуло ароматное южное утро.

Лера, протяжно выдохнула, успокаиваясь, и, кажется, только задремала, как почувствовала, что через нее перешагивают — это проснулась Ритка, поплелась умываться и заваривать утренний чай.

В кухне летнего домика, отведенного тетей Азалией, дальней Леркиной родственницей, для своих детей и приезжих родственников, весело зашумел чайник.

Лера укрылась с головой одеялом, демонстративно отвернувшись к стене.

Разговаривать с соседями по комнате не хотелось.

Гаша и Максим, дети тети Азалии, шептались рядом. Сквозь зыбкий сон до Лерки доносились обрывки встревоженных фраз: