Евгения Кретова - Дом с панорамными окнами [сборник]

Объект культурного наследия.

Ее обдало холодком, будто октябрьский сквозняк дотянулся — рядом с руинами часовни, за темной оградой из сетки-рабицы, виднелись нестройные ряды покосившихся надгробий. Рядом с некоторыми из них светлели полупрозрачные блики. Лера нахмурилась: тысячи глаз ежегодно любуются фото, и только некоторые могут увидеть на нем неясные силуэты, настороженные, когда-то живые, лица.

Толчок в спину.

Лера резко обернулась.

Никого. Холодок вдоль позвоночника подсказывал — не показалось.

— Кто здесь? — она вглядывалась в сонный полумрак между деревьев.

Глухо ухнуло в голове:

— Назар. К тебе пришел.

Голос тихий, едва различимый, словно доносившийся с Северного полюса.

— Зачем? — ее собственный голос прозвучал требовательно и спокойно.

В густой тени, в полуметре над землей, проявился легкий полупрозрачный силуэт. Пожилой мужчина, на вид глубоко за восемьдесят, если не больше, в светлой рубашке, застегнутой на все пуговицы. Ворот жесткий — жилистой рукой он то и дело поправлял горловину, пытаясь ослабить. Высокий лоб, прямой светлый взгляд, пронзительный и немного настороженный, седая окладистая борода.

Ошибки быть не могло — это тот самый старик, что приходил в грозовых вспышках.

— Я в отпуске, — отрезала она, собираясь отвернутся и идти своей дорогой. И тут же новый толчок. Больше похожий на подзатыльник.

Видимо, отпуск отменяется.

— Что вам надо-то от меня? — она хотела было возмутиться, но увидела, что старик взволнован. Губы плотно сжаты, желваки ходят ходуном, взгляд требовательный, почти грозный. Лерка испугалась.

— Максим, — издалека, словно с Северного Полюса, донеслось до нее. — Помоги…

Лерка отпрянула, на миг замерла. В голове мелькали, не успевая фиксироваться мысли.

— Эй, девушка, вы экскурсию покупать будете? А то я на обед закрываюсь, — из полукруглого окна киоска выглянуло всклокоченное и отекшее лицо.

Лерка резко повернулась и помчалась в сторону дома тети Азалии. Что-то с Максимом случилось!

— Сумасшедшая! — кричала ей вслед киоскерша.

Уже подбегая к заброшенным трамвайным путям, Лера поняла — старик тревожился не зря, что-то случилось: ворота широко распахнуты, старенькая «четверка» тети Азалии отогнана вглубь двора, к самым дверям летнего домика. У ворот скорбно жалась Ритка, с красными, зареванными глазами.

— Что с Максимом? — задыхаясь, выдохнула Лерка, подбегая.

— Откуда ты знаешь? — Ритка удивленно моргнула. — Я бегала к морю, искала тебя.

— Я передумала купаться. Что с Максиком?

Ритка опустила голову, шумно высморкалась в серую тряпку, местами испачканную машинным маслом.

— Жуть какая-то… Мы с ним велик ремонтировали, все нормально было. Потом он как-то весь побелел, за грудь схватился. В угол смотрит, бормочет, что за ним пришли, и падает.

— То есть как «падает»? — не поняла Лерка.

Родственница жалобно икнула:

— Как труп… Тетя Азалия на обед как раз пришла, увидела его, быстрее «скорую»…

— И где он сейчас? В доме? С тетей Азалией?

Ритка отчаянно мотнула головой.

— Их «скорая» в больницу забрала. Минут пять, как уехали. И Гаша тоже с ними.

— А «скорая» — то что сказала?

Рита повернула к ней несчастное, заплаканное лицо:

— У него же острая сердечная недостаточность, ты разве не знала? Ему операция нужна, сложная. Они квоту ждали. Я толком не поняла… И вот, не дождались…

— Прекрати его хоронить раньше времени! — тихо и отчетливо оборвала ее Лерка. — Пойдем в дом. Будем ждать тетю Азалию или Гашу, кто-нибудь же должен вернуться из больницы.

Чтобы как-то отвлечь всхлипывающую Ритку, она заставила ее наводить порядок во дворе — убрать разбросанные инструменты, тряпки, баллоны с газом, канистры с бензином в гараж, на отведенные им места. Сама же, тем временем, поставила ужин, домыла брошенную тетей Азалией посуду, все время прислушиваясь к телефону, но тот молчал.

Она несколько раз подходила к аппарату, снимала трубку, слушала долгие однообразные гудки. На всякий случай принесла все сотовые, все, какие попались под руку. Разложила их рядком на узком подоконнике, где связь стабильнее.

На крыльце послышались печальные Риткины шаги:

— В ванну! — скомандовала ей Лерка. Та послушно свернула.

А телефоны все молчали.

Молчали они, и пока девчонки тихо ужинали на веранде, поглядывая на пластиковые коробочки сотовых и прислушиваясь к стационарному.

После ужина Ритка устроилась рядом с аппаратом и, кажется, наконец, задремала. Лера осторожно укрыла ее большим клетчатым пледом и вышла на крыльцо.

Ни Гаши, ни тети Азалии не было видно.

— Да когда уже! — в сердцах бросила она.

Калитка протяжно скрипнула, пропуская внутрь ссутулившуюся фигурку в белом джинсовом комбинезоне.

— Гаша! Наконец-то! — бросилась к ней Лера.

Родственница кивнула, медленно опустилась на крыльцо, устало вытянула ноги.

— Максику плохо совсем, состояние критическое, — безжизненно и обреченно прошептала она, у Лерки сжалось сердце. — Операцию надо делать. Сейчас он в реанимации. Завтра будут перевозить в Краснодар. Здесь такое не умеют.

Лера опустилась рядом, осторожно взяла за руку:

— Тетя Азалия с ним?

Гаша кивнула.

— Врач сказал, что сейчас основное — это решить вопрос с курсом реабилитации, лекарства. Если все пройдет хорошо, Максимка поправится.

Лера облегченно улыбнулась:

— Ну, вот видишь, все хорошо, значит, будет!

— На реабилитацию надо много денег. Это же санатории специальные, тренажеры, физио… Масса всего. Что-то, конечно, бесплатно. Но не все. Маме с ним придется ехать, жить в Краснодаре. На что там жить? Как? У тебя в кармане парочка миллионов не затесалась? У нас — нет. Даже, если дом продать, столько не наберем: он еще лет пятнадцать в ипотеке. Если только чудом.

И она отвернулась.

— «Чудом», говоришь, — автоматически повторила Лера, приглядываясь к зарослям дикого винограда около летнего домика. Там, она это точно знала, настойчиво мелькала знакомая сутулая фигура. — Ну, пойдем, узнаем, что там за чудо припасено.

Она резко встала и направилась в сторону летнего домика, в котором они с ребятами жили. Гаша закатила глаза, но последовала за ней.

В полумраке небольшой комнаты, около старого комода, заполненного давно забытым хламом, парила фигура все того же деда, назвавшегося Назаром. Легкий поворот головы, и вот она в этой же комнате, только в ней нет четырех голоногих кроватей, а вместо них стоит старенький продавленный диван под тряпичным абажуром торшера, узкая кровать в углу, под знакомым уже ковром с пучеглазыми оленями.

И этот старик, Назар. Только моложе. Прямее. Увереннее.

Он поворачивается к комоду, открывает верхний ящик, отодвигает стопку старых конвертов, пожелтевших бланков, чеков и квитанций, достает тяжелый фотоальбом в синей кожаной обложке. Она отчетливо видела, как он уверенно открывает задний форзац, осторожно отклеивает от внутренней стороны переплета лист картона и в образовавшуюся прорезь вкладывает что-то плоское, продолговатое и белое. Затем аккуратно приклеивает лист, закрывает альбом и укладывает его на прежнее место, прикрыв теми же старыми конвертами, пожелтевшими бланками, чеками и квитанциями.