Антон Бильжо - Где сходятся ветки [litres]

Напоследок зачем-то мы поднялись в его номер, посмотреть, как он устроился. Оказывается, над баром была гостиница, вход с улицы без вывески. В скучной коричневой комнате с люрексовым тюлем Гавриил разделся и, как ни в чем не бывало, лег в кровать. Попросил выключить свет. За шторой по широкой трассе внизу медленно текла река огней. Был час пробки, на берег занятого эволюцией Мирового океана вынесло два обреченных на вымирание микроорганизма. «Можешь лечь со мной просто, раз уж ты тут?» – послышался вялый вопрос. Я потушила сигарету. Посидела в тишине. Сняла платье и спряталась под одеяло. Гаркунов сильно дрожал.

Гриша ничего не знал ни о моем старом романе, ни о печатном станке. При том, что он никогда не был для меня закрытой книгой, я за годы нашего знакомства совсем не поняла его. Легко было представить, что этот человек с тем же безоблачным лицом подойдет и всадит в меня самый большой нож из купленного недавно поварского набора. Подозревая подвох в отсутствии второго дна, я подписывала приговор самой себе.

Утром на кокосовой койре бутовской квартиры сидел сосредоточенный красивый мужчина, похожий на космонавта перед запуском, мой ровесник в синем свитере, бесконечно далекий и чужой. Спросил, где была. Я сказала, встретила старого приятеля, которого когда-то любила. «А потом?» – «Мы поднялись в гостиницу и легли спать». Гриша вздохнул, рывком встал и вытащил из шкафа уже собранный чемодан. Вот у кого глаза были светлей лазури.

Перед тем как уйти, он спросил: «Ты точно решила?» Я пожала плечами – мол, ничего я не решала и почему я должна решать. В ответ Гриша прикрыл дверь. Больше мы не виделись. По почте пришло исковое заявление о расторжении брака, мне оставалось только поставить подпись в уголке.

Вначале Гаркунов с радостью соглашался встречаться в гостиницах, сдававшихся на час. Расчет оказался верен, игра без обязательств ему понравилась. Он вошел в образ зрелого, покрывшегося патиной мизантропа-философа и почувствовал вкус к разглагольствованиям. Рассказывал про дом, который свил из песен и слов, опыта и слез, обид и грез подальше от всех в дремучем лесу. А также о смерти, что ждет за поворотом.

Потом наступил следующий этап доверия, и Гаркунов заехал ко мне в Бутово. Мы провели ностальгический вечер в нашей старой доброй квартирке у железной дороги – как во сне с покойником. Узнав, что Гриша ушел, Михаил Тихонович по привычке стал считать меня своей собственностью. Без предупреждения звонил в дверь, проходил в мою комнату, рассаживался в креслах, открывал пивко.

Наконец я не выдержала. Рассказала, что пыталась покончить с собой и вот теперь все снова возвращается. Наверно, не смогу, дескать, одна. Миша резко посерьезнел. «Конечно, мы с тобой обречены на совместную жизнь до гроба». – «Не обязательно. Можешь мне ребеночка оставить и гуляй на все четыре стороны». Гость смиренно опустил глаза. «Кстати, – добивать так добивать, – мне тоже хотелось бы проведать волка-одиночку. Как он там в своей башне, воет на луну. А то ты у меня бываешь, а я у тебя нет». – «Так в следующий раз и поступим», – бодро откликнулся Гаркунов, начиная потихоньку сворачиваться. Как и следовало ожидать, трубку с тех пор он не брал.

Я прислушалась к себе. Может, где защемит? Нет, полет нормальный. Только раздраженный интерес висит, как утренний туман над полем боя. Тогда я взяла отпуск и начала поход по репринтам, про которых успела все узнать.

Идея была простая – спутать систему, пустить следы на хозяина, чтобы он посмотрелся в них, как в зеркало. Мне давно покоя не давала сценка, которую я себе часто представляла. Открывается калитка (почему-то казалось, что Гаркунов живет на даче с газоном и цветником). На дорожке один за другим появляются трое богатырей, одинаковых Михаилов Тихоновичей. Вот они обступают своего архистратига, лежащего с книжкой в гамаке, и молча смотрят. Дальше возможны варианты. Либо Гаркунов заходится в рыданиях. Либо пытается убежать. Либо набрасывается на копии с кулаками. Главное, смысл понятен. Для «ученого» наступил момент истины, встречи с собой, раскаяния и очищения. Исход всегда выглядел кровожадно, ничего не поделаешь: копии раздирали оригинал в клочья. Это соответствовало и моей художественной интуиции, и чувству справедливости, и теории Фрейда.

Первым делом я написала Варахиилу, отдыхавшему в Тайланде с актрисой, к которой ушел от меня Гаркунов, уже будучи Тихомировым. Фактически репринту было четырнадцать, хотя клоны развиваются с акселерацией. В любом случае я нарисовала себе мужа актрисы и решила, что писать надо максимально патетично. Давить на эмоции, задеть самую главную струну – ревность. Посеять зерно сомнения в том, что Стелла – заданная раз и навсегда величина. Судя по матерному ответу, это было ошибкой. Но ничего, я послала еще одно письмо, с подробным описанием биографии клона. Уверена, что он не смог его не прочесть.

Задача выходила сложнее, чем казалось. Клоны считали, что обязаны своим женам жизнью. В этом и заключался расчет их создателя. Я поняла, что действовать надо аккуратней, притворяться лучше и больше не писать писем.

В Петербурге проживал со своей женщиной-психологом двенадцатилетний Рафаил. Им Тихомиров особенно гордился. «Раф – умничка, читает, развивается, еще печатный станок изобретет, – нахваливал Гавриил свое творение. – Все-таки с кем поведешься, от того и наберешься». Это он намекал, что сделал правильный выбор с Ириной, а не со мной.

Я поехала в Питер, сняла гостиницу и отправилась к Психологическому институту. За стойкой сидела кокетливая дурочка с искусственным загаром на лоснящихся щеках. «Слушаю вас», – произнесла она обволакивающим тембром, который безотказно действует на автономную сенсорную меридиональную реакцию. Кажется, я спросила что-то про курсы, которые хотела бы прослушать. Меня смерили игривым подозрительным взглядом. Анна мгновенно узнала во мне ценителя и не закрывала рта, пока я стекала по стойке. В разговоре само собой возникло имя Рафаила Тихоновича, моего старого знакомого, и я неожиданно узнала, что в институте его за глаза с юмором называют пациентом Павликовской.

В заторможенном пухлячке, который, переминаясь с ноги на ногу, протянул мокрую ладошку, сложно было узнать Гаркунова. Лишить прошлого, значит, сделать инвалидом, даже если в этом залог счастья.

Мы договорились увидеться в кафе. Рафаил явно испытывал страх перед женой и воспринимал факт нашей встречи как измену. В тот день мне не удалось ни о чем с ним поговорить. Мы назначили еще одно свидание.

Я провела несколько дней в гостинице на Васильевском острове. Гуляла по пустынным широким улицам, среди выцветших линий. Было жаль лишать Рафаила комфорта, к которому он привык. Но как намекнуть на истину, не напугав? Вначале правильным казалось представляться клонам бывшей любовницей. Но тут это могло не сработать. Нужно, чтобы сам репринт сделал первый шаг.