Антон Бильжо - Где сходятся ветки [litres]

«Манюня! Ты где?!» – орал Гаркунов то из одного, то из другого угла, как бывало, когда выпивал.

И действительно, он был пьян. Кроме того, губа у него распухла, под носом запеклась кровь, на лбу кровоточила ссадина. «А-а-а, очень рад», – войдя в Центральную, Михаил Тихонович поклонился в пояс. Его странное пальто с воротником было мокрым и грязным. Разодранная пола волочилась, из дыры лезла вата. Теперь он полностью соответствовал своему жилищу.

«А что же ты не подойдешь и не обнимешь отца, Миша!» Гаркунов распахнул объятия, и я с удивлением увидела, как репринт медленно и осторожно вошел в них. Миша похлопывал его, подмигивая мне через плечо. «Вот так крепкий, а! И красивый какой! Бородку отпустил! Прямо франт!» Он разглядывал копию и упивался своей посредственной актерской игрой. «Да, что же мы стоим? И угостить вас нечем!»

Найдя два стула, Михаил Тихонович поставил их в центре комнаты, как много лет назад, когда радушно принимал меня в своей лаборатории. Сам встал, сложил руки на груди и залюбовался нами. «Успели что-нибудь осмотреть?» – «Полазили», – ответил репринт. «И как?» – «Бетон воздуха не пропускает. Надо было дерево использовать. Нормальный сруб поставили бы, и то лучше». «И то лучше, – хлопнул в ладоши Михаил Тихонович и засмеялся (не хватало только двух струек из глаз). – Ну до чего хороший парень получился! Какая же ты молодец, что привела мне Мишку!» – «Он сам захотел». – «И правильно сделал! Миша! Вы первый из репринтов, кто сюда добрался! Это же невероятно! Значит, вам больше остальных захотелось узнать о своей природе, что несомненный признак о-че-ло-ве-чи-ва-ни-я…» – «А зачем вы меня убить хотели?» – спросил Гаркунов-второй, задирая нос и по-американски закидывая ногу на ногу. «Я?!» – Продолжая фиглярствовать, Миша уткнулся пальцем себе в грудь и перевел недоуменный взгляд на меня. «Он все знает, можешь не стараться», – проинформировала я. «Интересно, по какому такому закону у нас в России разрешается печатать людей?» – перешел в наступление репринт, чувствуя поддержку. Развалившись на стуле, он тоже скрестил руки на груди и всем видом показывал, что не собирается сдавать позицию альфа-самца. «Или я подписывал договор, что хотел жениться на твоей жене и ребенка усыновить?!»

«Мы разве переходили на «ты»?» – Миша бледно улыбнулся, то есть явно спасовал. « Я перешел». – «Как скажешь. Думаю, Маша должна была тебе объяснить, что ты участвовал в уникальном научном эксперименте…» – «А с теми, кто участвует в экспериментах, тоже договора подписывают!» – «Да, что ты все с договорами, тьфу…» Гаркунов плюнул и шаркнул ногой по какому-то листку. «Я не заключил с тобой договора, потому что в момент начала эксперимента тебя еще не было! А ты, Маша, мне свинью подложила…» – «Попрошу разговаривать с моей девушкой уважительно!» – грозно выкрикнул рамщик. «С твоей девушкой?!» – Миша вскинул брови. «Да, с моей».

«Маша, ты, может быть, что-нибудь скажешь? – обратился ко мне Гаркунов и зачем-то добавил: – Я ведь любил тебя…» Это прозвучало настолько гадко, что окончательно вывело меня из себя. «Ой, Гаврюшенька, вот только этого не надо! Ты всегда был токсичным нарциссом с комплексом гения!» – «Я думал о науке». – «О члене своем ты думал». – «Дорогая, – плаксиво всплеснул руками Гаркунов. – Ну, зачем ты превращаешь финал в эту скучную бытовую сцену! Ну, я ведь этого всегда и боялся. Дворец даже себе построил. Луна, рефлексы, флюшечки. Ну, посмотрите же, красиво как, а? Ну, я как-то шел к своему предназначению. К правде! Как получалось, так и шел. Ну, зачем меня закапывать? Зачем было настраивать против меня репринтов?… Скажи. Тебе, что, они правда больше меня нравятся? Ну, посмотри ты только на него… Прямой угол, – перекинулся он на копию. – Ты зачем от жены своей уехал? Был же счастлив и ветку в бок. Ну. Маша! Он же примитив… у него же мозг не пропечатался…» – «Я тебя слушал, теперь ты меня послушай, – взял слово репринт. – Ты у нас, смотрю, шибко умный? А так, чтобы свою женщину любить да сына воспитывать – это ниже вашего уровня, да? Сбагрил семью и давай блядовать. С бабами, с мужиками, с умственно отсталыми… Ничем не гнушается! Ученый херов. Не умел ты ценить к себе хорошего отношения. Думаешь, я таких не знаю? Сидишь на шее у народа, благами пользуешься. Очко интеллигентское…» – «Отлично, – засмеялся Михаил Тихонович, опять обращаясь ко мне. – Вот, и социальность поперла. Довольна? Стравила двух петушков?» – «Ты кого петухом назвал, педофил?..»

Не успела я моргнуть, как репринт перемахнул через стол и вцепился в горло Гаркунову. Они повалились на пол и катались где-то внизу, кряхтя и пыхтя. Между ножками я наконец увидела покрасневшее лицо Михаила Тихоновича, его выпученные глаза. Второй Михаил Тихонович был явно сильнее и душил его, закрепившись сверху. Кто победит, ясно. Я видела обоих без одежды: репринт был более жилистым, сказывался физический труд на свежем воздухе. Гаркунов начинал уже страшно хрипеть. Не выдержав, я схватила большой кусок стекла со стола и ударила им по голове душившего.

«Спасибо, – закашлялся архистратиг, сбрасывая с себя тело. – Думал, выберешь другого…» Не отвечая, я быстро направилась к выходу. Сзади послышалось: «Ты куда?» – «Домой». – «Не останешься?» – «В этом убожестве? Спасибо. Наслаждайся сам». Неужели он и правда думал, что мне тут понравится?

Я пробежала насквозь комнаты и коридор – поскорее хотелось выбраться наружу. Почувствовала облегчение, когда увидела посветлевшее небо и приветливо махавшие мне деревья – здравствуй, мол, ты снова с нами. Пошла по тропинке к воротам, но не успела выйти. Сзади что-то треснуло, как будто огромный сук надломился. Я оглянулась. Здание дворца теперь было хорошо видно. Оно имело конусовидную форму и напоминало термитник. Левая стена просела и стояла немного под углом, над ней нависал пузырь спальни с окном. Оттуда посыпался песок. Вдруг стенка окончательно подогнулась, спальня осела, голубая башня стала заваливаться набок и все строение со звоном, хрустом и рокотом ухнуло вниз.

Через неделю у меня в Бутове раздался телефонный звонок. Я не сильно удивилась, когда услышала Тихомирова. «Привет. Можем встретиться?» – «Не знаю, у меня работа». – «Ну, я прошу тебя. Мне надо», – Голос у него был слишком серьезный и сиплый, как будто его мучила жажда, – заболел, что ли? Я согласилась, только ненадолго, где-нибудь на Киевском вокзале. Все равно хотела зайти в «Европейский» за новым пальто в стиле милитари обалденного цвета мокрого асфальта.

Гавриил сидел в узбекской закусочной. На нем был его старый светло-серый плащ, еще тех времен, когда я не могла жить без этого человека.

«Даже пиво не взял?» – «Я пить бросил». – «Как всегда?» – «Да, нет, – он нахмурился не в настроении шутить. – На пару дней». Я сунула бумажный пакет под стол, приготовившись слушать. «Чего купила?» – спросил он. «Пальто новое. Рыжее надоело». – «Ага… а я, вот, – он достал из-под стола спортивную сумку ЭнБиЭй и расстегнул ее. – Тебе». Там лежала лампа с цветными стеклышками в стиле Тиффани. Надо же, а у меня руки все не доходили купить. «Как трогательно. Спасибо, Гаврюша». Он тяжело вздохнул: «Может, прогуляемся?»