Клайв Баркер - Книги крови. I–III [сборник litres]

Где-то в одиннадцать часов вечера они увидели вдалеке свет в окне.

Женщина на пороге каменного дома не улыбнулась им, но поняла, в каком они состоянии и впустила внутрь. Не было смысла объяснять ей или ее мужу-инвалиду, что видели Мик и Джуд. В доме не было телефона, никаких следов машины, поэтому даже если бы англичане нашли способ как-то все показать, сделать они все равно ничего бы не смогли.

Жестикулируя и гримасничая, они объяснили, что проголодались и устали. Потом попытались рассказать о том, что заблудились, проклиная себя за оставленный в «фольксвагене» разговорник. Женщина, похоже, не особо много поняла из их слов, но усадила перед огнем и поставила в печку еду разогреваться.

Мик и Джуд поели густого и несоленого горохового супа, вареных яиц, периодически улыбаясь и не забывая благодарить хозяйку. Ее муж сидел у огня, не делая попыток поговорить с гостями. Он даже не смотрел на них.

Еда была хорошей. Она воодушевила путников.

Они проспят до утра, а потом начнут долгий путь обратно. К рассвету тела на поле уже подсчитают, идентифицируют, разложат по мешкам и отправят семьям. Воздух наполнится обнадеживающими звуками, которые заглушат стоны, до сих пор не умолкающие в ушах. Будут вертолеты, грузовики, люди организуют операцию по расчистке. Все ритуалы и атрибуты цивилизованной катастрофы.

И со временем это происшествие станет приемлемым. Станет частью общей истории Мика и Джуда: трагедией, разумеется, но они смогут ее объяснить, классифицировать, научатся с ней жить. И все будет хорошо, да, все будет хорошо. Как только придет утро.

Сон подлинной усталости пришел к ним неожиданно. Они заснули там, где упали, прямо за столом, положив головы на сложенные руки. Их окружали пустые миски и хлебные корки.

Они ни о чем не знали. Не грезили. Не чувствовали ничего.

А потом послышался гром.

Он раздался под землей, глубоко под землей, ритмичная поступь, как у титана, который подходил постепенно, но все ближе и ближе.

Они стояли у двери вместе, муж и жена, и прислушивались к метавшемуся над ночными холмами эху от грома. Вот только никакой молнии не было.

Только гром…

Гром…

Гром…

От него дрожала земля, слетала пыль с косяка двери, дребезжали оконные шпингалеты.

Бум…

Бум…

Они не знали о том, что приближается, но какую бы форму оно не приняло и что бы ни хотело сделать, бежать от него, похоже, не имело смысла. Жалкое убежище дома казалось таким же безопасным, как и любое укрытие в лесу. Как выбрать из тысяч деревьев то самое, которое устояло бы, когда гром пройдет? Лучше подождать; и посмотреть.

Глаза у хозяйки дома уже не отличались зоркостью, и она даже не поверила тому, что увидела, когда черный холм изменил форму и взметнулся вверх, затмевая звезды. Но ее муж тоже это увидел: невообразимо огромную голову, казавшуюся еще больше в обманчивой тьме, уходящую все дальше вверх, даже сами холмы по сравнению с ней казались маленькими.

Пораженные артритом ноги мужчины подломились, он рухнул на колени, забормотал молитву.

Его жена закричала; они понимала, что никакие слова не смогут остановить это чудовище – ни молитвы, ни мольбы не имели над ним власти.

В доме проснулся Мик, его вытянутая рука, неожиданно сведенная судорогой, смахнула тарелку и лампу со стола.

Они разлетелись на куски.

Очнулся Джуд.

Крик снаружи прекратился. Женщина побежала к лесу. Любое дерево, абсолютно любое, было лучше, чем это зрелище. Из дряблого рта ее мужа по-прежнему сыпались молитвы, когда огромная нога гиганта поднялась для следующего шага…

Бум…

Дом затрясся. Тарелки, звеня, посыпались из шкафа. Глиняная трубка скатилась с каминной полки и раскололась в золе у очага.

Любовники уже знали этот шум, который проникал до самого мозга костей: этот гром земли. Мик тряхнул Джуда за плечо.

– Ты видишь, – сказал он, его зубы во тьме казались сине-зелеными. – Видишь? Видишь?

В его словах бурлила истерика. Он побежал к двери, в темноте споткнувшись о стул. Ругаясь, потирая синяк, заковылял в ночь…

Джуд догнал любовника у двери. Старик уже лежал на земле лицом вниз, его опухшие больные пальцы скрючились, молящие губы прижались к сырой земле.

Мик смотрел в небо. Джуд тоже поднял голову.

Там было место, где звезды исчезли. Тьма в форме человека, огромная широкая фигура, колосс, воспаривший навстречу небесам. Но этот гигант был несовершенен, его силуэт был нечетким; он бурлил и роился.

Он казался шире любого реального человека. Его ноги были аномально толстыми и короткими, а руки – недлинными. Ладони же, то сжимавшиеся, то разжимавшиеся, казались странно суставчатыми и слишком изящными для такого тела.

А потом великан поднял свою большую плоскую ступню и поставил ее на землю, сделав шаг по направлению к дому.

Бум…

Крыша рухнула. Все что, говорил вор, укравший машину, оказалось правдой. Пополак был городом и гигантом, и он ушел в холмы…

Глаза Мика и Джуда привыкли к ночному освещению. Теперь они в ужасающих подробностях разглядели, как был сооружен этот монстр, шедевр человеческой инженерной мысли: мужчина, состоящий из людей. Или скорее бесполый великан, сконструированный из мужчин, женщин и детей. Все жители Пополака корчились и надрывались в теле чудовища, сотканного из плоти, их мышцы растягивались на разрыв, а кости, казалось, скоро треснут.

Было видно, как архитекторы Пополака искусно изменили пропорции человеческого тела; как его сделали более приземистым, чтобы снизить центр тяжести; как спроектировали тяжеловесные слоноподобные ноги, чтобы они могли выдержать вес торса; как голова была практически утоплена в широкие плечи, чтобы снизить трудности со слабой шеей.

Несмотря на все дефекты, монстр все равно ужасно походил на человека. Тела, связанные вместе для создания кожи, были обнаженными, если не считать упряжей, и поэтому вся его поверхность мерцала в звездном свете, подобно огромному торсу. Даже мускулы скопировали, пусть и упростили. Мик и Джуд видели, как сплетенные тела толкали и тянули, образуя массивные жилы из плоти и крови. Видели, как свитые воедино люди образуют тело; как спины, словно черепашьи панцири, собраны вместе, имитируя изгиб грудных мышц; как перетянутые, опутанные узлами акробаты в суставах рук и ног вертятся и разворачиваются, соединяя части города.

Но больше всего поражало лицо.

Шеки из тел; зияющие глазницы, откуда смотрели головы, по пять, связанных вместе, на каждое глазное яблоко; широкий плоский нос и рот, который открывался и закрывался, по мере того как челюстные мускулы ритмически сокращались и выгибались.

Пополак шел и Пополак пел.

Разве могло существовать в Европе зрелище, равное ему?