Тори Ру - Ноль [litres]

Лебедев растерянно молчит.

Пусть я предаю Соню и бабушку, нарушаю табу, но и он делает то же самое, потому что не останавливает меня. Грош цена моим моральным качествам, однако я не чувствую вины перед родными и почти воспаряю над полом от облегчения.

Егор пялится на меня, отступает на шаг и опирается плечом о простенок.

Оказывается, он трогательно беззащитен и по-настоящему красив, когда убирает шипы… Даже несмотря на повреждения и синяки.

– У меня просьба… Ты можешь мне помочь? – прошу, и он словно пробуждается:

– А вот это вряд ли!.. – Его интерес мгновенно скрывается за ледяным равнодушием. Разговор окончен.

– Скажи, кто делал тебе татуировку? – умоляю я в отчаянии. – Сведи меня с ним, и только! Мне очень нужно!

Он замирает и ошарашенно разглядывает меня.

И вдруг улыбается.

– Ха!.. А бабушка знает?

От такой улыбки тускнеет солнце, тают тысячелетние ледники Антарктиды, рушатся стены и дамбы, а толстые амурчики с лепестками роз возвращаются и заводят хоровод под потолком.

Я ослепленно моргаю и мотаю головой.

– О-о-о, как интересно… – Он улыбается еще загадочней. – Ну ладно. Сама напросилась!

Мне всегда нравились татуировки, а люди, имеющие их, вызывали восхищение. Несмотря ни на что, в глубине души я завидовала решимости и бесстрашию Наташи, и жутко реалистичный рисунок на руке Егора завораживал и приковывал к себе мое внимание.

Я тоже хочу иметь тату – украшающий кожу тайный знак, вечно напоминающий о том, что мне все по силам…

Еще раз взглянув на себя в отражении, потуже затягиваю шарф и, прорвавшись через толпу орущих малолеток у гардероба, выхожу на улицу.

От нервного ожидания стучат зубы – через полчаса я увижу Егора вне школы. И сделаю первый шаг к себе, который нельзя будет отменить или стереть из памяти.

Но я боюсь. Оставаться наедине с Лебедевым страшно, ведь в его присутствии я становлюсь кем-то, кого еще не знаю.

Не представляю даже, куда мы пойдем и что меня ждет в этой неизвестности… Наверное, я должна быть в ужасе, но чувствую лишь сумасшедший азарт.

Сбегаю с крыльца и тут же заваливаюсь назад: кто-то хватает меня за шиворот. Разворачиваюсь и вижу ясные голубые глаза и нарочито добренькую улыбку:

– Сонька! – Саша отпускает воротник куртки и поправляет ее, словно я – маленький ребенок. – Что с телефоном-то?

– Глючит… – выдаю первое, что пришло в голову и пытаюсь обойти выросшее передо мной препятствие, но Саша снова преграждает путь.

– Мы с пацанами сегодня потусить хотим… – сообщает он.

До назначенной встречи осталось двадцать минут – в случае опоздания ждать меня никто не будет.

– Ну так тусите! – искренне удивляюсь. – Я-то тут при чем?

– Я рассказываю, чем собираюсь заняться… А ты рассказать не хочешь?.. – тупит он, и я взрываюсь:

– Тебе с весны было плевать на то, чем я занимаюсь, Саш. Если честно, мне тоже больше не интересны твои планы. И о своих тебе докладывать я не собираюсь! Понял?

Саша напрягается, но молча отваливает с дороги. Замечаю холодную ярость в его взгляде, однако мне все равно.

Да, возможно, я поступаю жестоко, но все узы, связывавшие нас, давно и безвозвратно оборвались.

Не понимаю, как я могла быть такой дурой и истязать себя ради его внимания!

Под каблуками осенних ботинок шуршит сухая листва, с Частного сектора тянет дымом сжигаемой ботвы, черные рваные тучи сгущаются над кривыми телевизионными антеннами на крышах – осень набирает обороты, и в пронизывающем ветре чувствуется мертвое дыхание зимы.

Прокрадываюсь в родной подъезд, через две ступени взбираюсь на свой этаж и, не разуваясь, крадусь в комнату, где разоряю шкатулку с деньгами.

Каждый месяц мама присылает бабушке некоторые суммы на мое содержание, из них на карманные расходы мне перепадает ровно десятая часть.

Бабушка говорит, что эти деньги можно тратить на средства гигиены, книжки и «скромные, но качественные вещи».

«Извини, ба, но сегодня я потрачу часть отложенных денег на то, что считаю нужным».

Уже в прихожей достаю из кармана телефон и набираю бабушке:

– Ба, я дома. Сейчас приму ванну, потом собираюсь поспать. Так что не беспокойся, ладно?

– Хорошо, Соня! – к моему облегчению, соглашается она.

Я снова вру ей, но не чувствую стыда и угрызений совести.

Легким прогулочным шагом иду вдоль забора, степенно киваю соседским близняшкам-восьмиклассницам, но, миновав их, сворачиваю в чужой двор и бегу к пустырю.

Сердце колотится, ноги дрожат, в душе бушует странная запретная радость.

Сухой бурьян с треском ломается под моим напором, пропускает вперед, и я вижу знакомые темные силуэты: Урод и Воробей все в тех же расслабленных двусмысленных позах отдыхают на бочках.

Егор быстро поднимается и направляется навстречу, полы его черного пальто развеваются словно крылья.

Остановившись в полуметре, он сканирует меня взглядом: в какой-то миг в глубине темных глаз мелькают ожидание, болезненное сомнение и настороженность, и тут же скрываются за светонепроницаемой шторкой.

– Если кому-нибудь нас сдашь, я сдам тебя. – Треснутый экран с позорным видео проплывает перед моим носом. – Если будешь лезть ко мне с расспросами, то, не обессудь, пойдешь на три буквы. Если надумала каким-то другим способом меня подставить, обещаю, что ты пожалеешь. Договорились?

– Я здесь не для этого, – отвечаю уверенно и ровно, хотя обида обжигает все внутри.

Воробей, несмотря на внушительные габариты, совершенно бесшумно вырастает рядом.

– Кофе, спиртное, обезболивающие? – гудит он, наклонившись ко мне, и я пячусь назад.

– Ну? – нервничает Егор. – Кофе, бухло, обезболивающие давно употребляла?

– Кофе – давно, остальное – никогда… – Я робко рассматриваю ржавую булавку в воспаленной мочке великана и жуткий шрам над бровью.

– Письменное разрешение от родителей? Или совершеннолетняя?

На сей раз переводить не нужно, и я беспомощно вздыхаю:

– Ни того, ни другого…

– Ну и ладно. Мне похрен. – Воробей оскаливается, распрямляет плечи, прячет кулачища в карманы косухи и, прошагав мимо, направляется к выходу.

– Он всей округе портаки делает, – едва сдерживая смех, успокаивает Егор. – Не бойся, еще никто не жаловался. Короче, план такой: держись метрах в десяти, на остановке отойди подальше, в автобус заходи через другую дверь. Выйдешь за нами на «Заводской». Дальше – по ситуации.

Он разворачивается и ныряет в заросли репейника вслед за Воробьем. Считаю до двадцати и мысленно прокручиваю в голове только что услышанный от Егора инструктаж.

И с тревогой понимаю, насколько сложно мне будет дружить с ним.

Автобус дребезжит и подскакивает на кочках, за окном мелькают трубы завода, желтые двухэтажные бараки, кусты и кривые деревья жуткого района – меня занесло в страшную сказочку детства, не раз рассказанную бабушкой…