Тори Ру - Ноль [litres]

Я немею от испуга.

Вокруг ни души, лишь на столбе громко каркает серая ворона, ветер, скорбно завывая, раздирает по швам тонкий металлический забор. Справа, в нескольких метрах, зияет дыра – прямой ход к пустырю, впереди, слишком далеко – последняя пятиэтажка и поле. Я слышу возню и шаги и резко оглядываюсь: за моей спиной смыкаются широкие плечи Сени и Тимура, Саша вырастает с другой стороны и перекрывает путь к спасению.

– Прогуляемся до пустыря, Сонь? Там ведь Урод еще много чего тебе «рассказывал»? – тем же безмятежным тоном предлагает он и швыряет меня к дыре в заборе.

Мелкий дождь летит в лицо, сырость клочьями туч забивается в легкие, населяя их заразой и кашлем.

Разум переключился в режим наблюдения – я смотрю кино, в котором Соню Наумову тащат на пустырь. Ее каблуки загребают вылезшие из-под снега бурые листья и жирную грязь, взгляд цепляется за ржавые бочки, сухой репейник, голые серые кроны и яркие пластмассовые цветы, колени после чудовищного толчка впечатываются в лед, и ноющая боль пронзает ноги.

Соня поднимает голову: три перекошенных лица склоняются над ней. Именно так в триллерах выглядят поехавшие маньяки-убийцы, которым все равно, кого и за что убивать.

– Подстилка Урода! – цедит мой лучший друг Саша, и его приспешники ржут. – Говоришь, Уроду нужно доучиться? Не-а, ни фига у него не выйдет. Его посадят.

В желе, которым стал мой мозг, медленно шевелятся мысли, и глупая Соня отважно возражает:

– За что? За то, что он Лебедев? – Я удивляюсь удачной, но горькой шутке, слетевшей с ее губ.

– Поверь мне, его упекут далеко и надолго! – глумится Саша. – Просто поверь мне, Сонь! Угадай, почему?

Думаю, но ничего не могу придумать – от ужаса свело тело, заклинило разум и чувства. Хлопаю глазами, полными злых слез, и молчу, не веря происходящему.

Саша наклоняется и дергает вниз молнию на моем пуховике, расстегивает пиджак и с треском разрывает блузку.

Он пугает меня…

И только. Ничего он не сделает, иначе видимость благополучного мальчика сойдет на нет. Ведь завтра мы встретимся в школе, его мама позвонит моей бабушке, мы еще не раз придем в гости на чай…

Его взгляд падает на рисунок в языках пламени, и глаза стекленеют.

– Вот мразь! – выдавливает он сквозь сведенные челюсти, замахивается и бьет ладонью по лицу. Моя щека немеет, в черепе разносится треск и дребезжание пружин, к горлу подступает тошнота.

Саша резко выпрямляется и обращается к Тимуру:

– Хочешь ее?

– Ты че, она же с Уродом была. Кто его знает, че у него там за болезни… – пятится тот назад, Сеня тоже разводит руками:

– Слушай, Санек, ну его на фиг… – Он переглядывается с Тимуром. – Предки узнают… Мы, короче, пойдем.

– Валите, – кивает Королев, и те скрываются в бурьяне.

Странно, но только теперь мне становится по-настоящему страшно.

Саша сбрасывает с плеча рюкзак и достает из внешнего отдела ножницы – те самые, которыми в классе так дружно вырезались снежинки…

Он не посмеет.

Я пробую кричать, но одна каменная ладонь зажимает мне рот и нос, а вторая сдергивает с головы шапку. Я слышу, как скрипят лезвия ножниц, вижу, как на клетчатую грязную юбку падают темные пряди, чувствую резкую боль и жжение на затылке, на виске, на темени и снова на виске…

Закрываю глаза и, закусив губы, терплю.

Он хватает меня за воротник пиджака и трясет до тех пор, пока я не прихожу в себя – его безумные, мутные, мертвые зрачки сверлят дыры в моем черепе, сумасшедшая улыбка перекашивает застывшее, пустое лицо.

– Ты не уйдешь отсюда, поняла? Пусть мать-шлюха сушит ему сухари! – в тоне психа звучит истерика, и слезливый день взрывается и гаснет – мой друг Саша бьет меня кулаком по губам, я валюсь на спину, чувствую соленый металлический привкус во рту и вижу над собой огромное бескрайнее серое небо.

Приподнимаюсь на слабых локтях, пытаюсь сесть.

– Он все равно намного лучше тебя! – сквозь гул в голове прорывается мой хрип. – Он круче тебя во всем. Я люблю его. А урод здесь – ты!

Дорогие ботинки, измазанные в грязи, быстро приближаются, кошмарные удары в живот выбивают из меня дух, и день выключается.

Мне холодно… Из носа льется кровь. Где-то недалеко пролилась кровь еще одной Сони. С этого все началось.

Вечереет – скоро вернется бабушка, поднимет шум, и люди начнут поиски. Но к тому времени для меня все уже закончится.

Звериный смертельный ужас взвивается в груди и током проходится по отказавшим конечностям.

Чернота самого черного оттенка затягивает меня в трясину вечных снов без сновидений.

Тепло, радость, свет и любовь яркими вспышками жизни мерцают за далекими далями и запускают сознание – уютное покалывание в районе затылка, солнечного сплетения, глаз, лба, груди и сердца прогоняет отчаяние и боль.

Я лежу на залитом солнцем лугу, на многие километры вокруг расстелился пушистый ковер из одуванчиков, синий простор и белые облака нависают над головой. Знакомая теплая рука сжимает мою руку.

Солнечный свет не дает рассмотреть лицо, но я знаю, что рядом любимый человек.

Он пришел на помощь. Снова.

– Егор, они все знают. Больше не нужно прятаться. – Я пытаюсь говорить громко, голоса нет, но он слышит. – Знают, что я тебя люблю. Я уже умерла?

– Нет, – сквозь вату пробивается его ответ.

– Ты меня любишь?

– Да.

– Ты вернешься?

Первое, что я вижу, придя в сознание, – пятна темной крови на порванной блузке.

В голове и теле потрясающая легкость и ясность, но душа омертвела, онемела, замерзла…

Егора нет рядом, но обжигающий, обреченный взгляд, который я никогда не забуду, навечно врезался в память.

Он не ответил на последний вопрос.

– Я убью его на хрен! – шипел он, стоя возле меня на коленях, его раскрытая ладонь шарила по мне, зависая над кричащими от боли ранами.

– Нельзя. Егор, ни в коем случае нельзя! – шептала я в бреду и накатившей эйфории. – Ничего страшного, подумаешь – ты каждый день через такое из-за меня проходишь. Я придумала, как настроить городок на твою волну. Они еще улыбнутся нам. Я верну тебе твою жизнь.

– Иди сюда. – Я знала, что ему больно, но исступленно, словно в последний раз, целовала его губы и обнимала, вцепившись в драп черного пальто…

– Я верну тебе твою жизнь – ты и здесь будешь жить хорошо. Я знаю, как это сделать! – повторяла я, словно мантру.

– А я верну тебе твою… – Он снова задержал руку над моим сердцем, и я очнулась.

Уже изрядно стемнело. Триллер с участием Сони благополучно закончился, хотя зубы отбивают громкую дробь.

Тело отлично служит мне, но душу потряхивает и морозит. Редкие прохожие тащат елки или пакеты с пахучими мандаринами, со мной кто-то здоровается, и я с запозданием вежливо здороваюсь в ответ.