Тори Ру - Ноль [litres]

Вваливаюсь в родной подъезд, в свете тусклой лампочки гремлю ключами, вхожу в пустоту прихожей, включаю бра… И застываю перед зеркалом.

Я вернулась невредимой, хотя вообще не должна была возвращаться. «Хороший мальчик» Саша давно обо всем догадался и, в отличие от меня, вынашивал план: завтра, в канун Нового года, девочку Соню должны были обнаружить мертвой, и главным подозреваемым стал бы Егор – слухов и на сей раз развелось достаточно.

Но эта Соня на пустыре не умерла, потому что Егор успел вовремя.

Стягиваю с головы грязную шапку, и длинные светлые локоны струятся по плечам… Судорожно сбрасываю рюкзак, пуховик и пиджак, отодвигаю окровавленную ткань разорванной блузки и задыхаюсь – рисунка над сердцем больше нет. Страх бьет под дых.

Егор не ответил мне!

Нашариваю в рюкзаке телефон и по памяти набираю пропавший из списка контактов номер.

Автоответчик срабатывает после десятого заунывного гудка.

– Егор! Спасибо за то, что помог! Умоляю, не делай резких движений! Со мной все хорошо, но он-то думает, что нет! Представляешь, как он обделается завтра? Егор, перезвони мне! Пожалуйста!

Я заворачиваю блузку в газету и заталкиваю на дно мусорного пакета – благо стараниями бабушки таких блузок у меня еще миллион, – запускаю быструю стирку и наблюдаю, как в круглом люке мелькают потемневшая ткань пуховика и задорные клеточки школьной формы.

Нахожу остатки темной краски и ножницы, снова отстригаю ненужные чужие патлы и перекрашиваю их в черный цвет.

Егор вернул мне мою жизнь, но стер все признаки своего присутствия в ней…

Пальцы дрожат. На глаза наворачиваются слезы.

Почему он сделал это?..

Я должна была умереть на проклятом пустыре от руки Саши Королева, но ожила под рукой Егора Лебедева.

Теперь «крайне положительный, обаятельный и добрый мальчик» будет трусливо молчать, если его вообще не хватит инфаркт от моего появления в классе.

Я в безопасности.

Но Егор до сих пор не отвечает.

Стук капель по металлу подоконника разрушает мирный сон, я открываю глаза и несколько долгих секунд пялюсь в серый потолок.

В комнате слишком светло для семи ноль-ноль декабрьского утра… Хватаю телефон – так и есть, я безбожно проспала, а бабушка отчего-то не стала меня будить!

Вздрагиваю и сажусь на кровати – воспоминания о вчерашнем дне подкатывают к горлу, и я едва сдерживаю крик.

Смутный страх вырисовывается все отчетливей – звонков и сообщений от Егора нет, на линии после щелчка в очередной раз срабатывает автоответчик.

Но возле контакта «Алена», сохраненного сто лет назад, еще в ту пору, когда обмен номерами со мной считался престижным, моргает белый конвертик оповещения.

«Зайди в «подслушку», тебе будет интересно», – в голове звучит писклявый голос вездесущей соседки по парте, когда я просматриваю присланный ею текст.

Мне не нравятся соцсети, но сейчас, в тошнотворном предчувствии чего-то плохого, я нахожу еле живую группу, посвященную событиям, происходящим в нашем городке, и читаю закрепленный сверху пост.

Темнеет в глазах, и я снова откидываюсь на подушку.

«Вчера в Микрорайоне случилась драка» – под короткой заметкой об этом набралось три тысячи комментариев, в основном оставленных учениками моей школы.

Забиваю на опоздание и прочитываю все:

«Урод подстерег пацанов с МКР и всех уложил», «Арсений, Тимур, Сашенька, держитесь!», «Сука, Бэтмен какой-то. По-уличному бьется. Зато в школе из себя терпилу корчил, урод конченый», «После каникул ему не жить», «Он недавно внучку Галины Федоровны чуть не задушил, родители боятся детей в школу отпускать», «Говорят, он Сеньку и Тиму вырубил с пары ударов, а Саню метелил, пока тот сознание не потерял…», «Ребят, его хоть задержали? В школу идти очково», «Санек от госпитализации отказался, а этого утырка задержали утром еще, не ссы», «Короче, капец уроду. И любому, кто за него заступится!»

Отшвыриваю телефон, моргаю ослепшими глазами, пытаюсь вдохнуть хоть немного воздуха и осмыслить случившееся.

Это конец.

Игры в нормальность всегда были для Егора непозволительной роскошью, но я не хотела понимать.

Из-за меня он не выдержал. И теперь его жизнь окончательно превратится в ад.

В городке, где все знают друг друга и находятся на виду, невозможно долго оставаться незамеченными, особенно тогда, когда за твоей жизнью следят с маниакальным упорством. Саша мог услышать какую-то сплетню и в школе, и во дворе, и в компании. Он далеко не дурак – достаточно было лишь повнимательнее присмотреться ко мне и к Егору, и…

Сейчас мне кажется, что он с самого начала обо всем знал – намекал, приставал, запугивал, но позволял нам видеться, продумывая детали изощренной расправы.

Этот псих понимал, что Егор не оставит меня и после школы пойдет за нами. Он намеренно петлял по дворам, неожиданно сворачивал за углы и нырял в проулки, ускорял шаг или замедлялся, чтобы оторваться, но не уходить далеко.

Вчерашний кошмар продолжался минут пятнадцать, не больше. Егор потерял нас из виду, но все же пришел на пустырь. И оставил следы.

Руки снова дрожат: я должна была умереть, а история его отца – повториться… Но случилось чудо, и этого не произошло.

Мы почти выиграли – в моем затуманенном разуме даже оформился план нашего спасения!

Но…

– Почему ты меня не послушал? Зачем? Какого черта?! – Я выбираюсь из кровати и спешу в кладовку – бабушка перепрятала запасные ключи, но наверняка недалеко.

По лицу текут слезы, опустевшую грудную клетку заполняют ярость и злость.

Побросав на пол с десяток коробок, я нахожу то, что искала. Вламываюсь в вечно запертую спальню, достаю со шкафа запылившуюся шкатулку и опрокидываю содержимое на кровать. Непослушными руками снимаю свои серьги и заменяю их Сониными – массивными и немодными.

Возвращаюсь к себе, беру со стула у батареи пуховик и облачаюсь в неглаженую школьную форму.

Второй урок скоро закончится, значит, итоги полугодия подведены, и весь класс дружной толпой выдвинулся в актовый зал – через двадцать минут начнется выступление хора 10-го «Б» на Дне открытых дверей.

Я успею – выведу этого шакала Королева на чистую воду, заткну всем сплетникам рты и очищу свою совесть. Мне безразлично, что потом будет со мной.

В школе что-то происходит: воздух до предела наэлектризован, кажется, от напряжения скоро задымится проводка на стенах. На крыльце и в фойе толпятся возмущенные родители, у кабинета директора образовался стихийный митинг – собравшиеся требуют исключения Егора, но Павел Петрович предусмотрительно заперся изнутри и не идет на контакт.

Вцепившись в лямки рюкзака, поднимаюсь на второй этаж, слух выхватывает из гула возмущенных голосов обрывки фраз: