Максим Кич - Большой дом [СИ]

— А теперь что? — спросил дядя Фёдор.

Кот только плечами пожал. На бегу. Потому что они все бежали очень-очень быстро.

Папа с мамой очень горевали, что дядя Фёдор пропал.

— Это ты виноват, — говорила мама. — Всё ему разрешаешь, он и избаловался.

— Просто он зверей любит, — объяснял папа. — Вот и ушёл с котом.

— А ты бы его к Ремеслу приучал. Объяснил бы какие построения простые, чтобы ребёнок был при деле.

Но папа не соглашался:

— Построения он и без нашей помощи как-то освоил. Я тут на крышу ходил… Если бы наш мальчик закончил, нам бы телемастера дали Большую Транзисторную Медаль, за помощь в перевыполнении годового плана. За неделю. Ему товарищ нужен…

— Не знаю, что ему там нужно! — говорит мама. — Только все дети как дети — сидят себе в углу и из желудей человечков делают. Посмотришь, и сердце радуется.

— Это обычные дети человечков сделают. А наш или голема слепит, или вольт. И я даже не знаю, что хуже. Надо, чтобы в доме и собаки были, и кошки, и приятелей целый мешок.

— Нет, — твёрдо ответила мама, — тогда приятели пропадать начнут. А я в нашем доме человеческих жертвоприношений не потерплю.

И по ней было сразу видно: не потерпит.

— И вообще, — продолжает мама, — ты мне свои глупости не говори. Нам сейчас в первую очередь мальчика надо разыскать. И я даже догадываюсь, как мы это сделаем!

А дядя Фёдор ничего этого не знал. Он в деревне жил. Он на другое утро спрашивает у кота:

— Слушай, кот, как ты раньше жил?

Кот говорит:

— А то ты не знаешь? Я больше так не хочу. Я хочу субъектность иметь.

А пёс добавляет.

— Вот-вот! А то у меня всё больше объедкность получалась! Я тоже так больше не хочу!

— И я так больше не хочу, — говорит дядя Фёдор, — Мы теперь по-другому будем жить. Мы будем жить счастливо. Вот, что нам нужно для счастья?

— Корова нужна, — подсказывает Матроскин, — как и договаривались.

— Ну и хорошо! Купим себе корову!

Кот подумал и сказал:

— А где же мы её тут купим? Ты вот видел где-нибудь в округе магазины с коровами?

— Да я тут и без коров магазинов не видел, — соглашается дядя Фёдор, — Может по почте выпишем?

— Нет, — говорит Шарик, — по почте заказывать — это не дело. Закажешь корову, а приедет отбивная из говядины. Или вообще потеряют её где-нибудь.

Кот ещё немного подумал и предложил:

— А знаете, что? Место тут особенное, значит и корову надо покупать особенным образом.

— Это каким? — удивился дядя Фёдор.

— Эх, городской… — протянул Шарик, — даже я знаю. Нам надо в полночь на перекрёсток выйти, там и будет наш продавец.

Дядя Фёдор на кота посмотрел. А кот кивнул. И счастья на его морде не было ни капельки.

Дождались они вечера и пошли подходящий перекрёсток искать.

Ночь безлунная, только звёзды наливные перемигиваются и Млечный Путь от горизонта до горизонта. Самую чуточку белеет дорога. И вокруг — тишина. Только слышно, как под ногами песок с камнями хрустит.

Долго ли шли — уже и не разобрать. Да только вышли наконец на перекрёсток посреди чистого поля. И стоит на том перекрёстке фонарный столб и лампочка на нём тускло-тускло светится.

— Ну вот, — сказал Матроскин, — теперь ждать будем.

Стали они ждать. И когда уже дядя Фёдор подумал, что опоздали они, и никто не придёт, фонарь моргнул и погас совсем.

А вдалеке зажёгся другой, ярче этого.

— Может домой пойдём? — предложил мальчик.

— Не получится, — сказал кот, — ты посмотри.

А перекрёстка уже нет. Одна лишь дорога осталась, к новому фонарю.

Чистое поле вокруг.

А в поле трава шевелится, будто от ветра. Вот только ветра нет. И трава шипит по-змеиному и тянется к дороге всё ближе и ближе.

Делать нечего, пошли к следующему фонарю. Вышли к нему на такой же перекрёсток. И снова фонарь погас. И следующий зажёгся. И так они шли от перекрёстка к перекрёстку. Молча. Только у Шарика зубы стучали.

Наконец вышли они на очередной перекрёсток и свет на нём не погас. А вместо этого они услышали, будто бы кто-то огромные мешки с песком переставляет.

Шурх. Хлоп. Шурх. Хлоп.

И лампочка подрагивает, как будто из неё электричество сосут.

Шурх. Потемнела. Хлоп. Посветлела.

Шурх. Хлоп.

Тут уже и Матроскин задрожал. Хвост по земле узоры пишет, лапы ходуном ходят. А дядя Фёдор не задрожал. Он вообще забыл как шевелиться и дышал через раз.

Шурх. Хлоп.

Шурх. Потемнело всё кругом.

Хлоп. На краю светлого пятна от фонаря появилась как будто куча земли.

Шурх. Потемнело.

Хлоп. Куча земли выше дяди Фёдора.

Шурх. Хлоп.

И не просто куча земли — стоит перед ними огромная баба. Вся земляная. Песок осыпается. Руки-коренья в земле и камнях. Лицо — словно ком проросшей картошки. Синеватые ростки-червяки шевелятся. Запах от неё такой, какой в подвале бывает, если в тот подвал много лет не заглядывать.

— Зачем пришли? — спрашивает.

А голос у неё, как будто валун ворочается в проточной воде.

Шарик молчит. Хвост поджал, сам скукожился, по земле стелется.

Матроскин молчит. Уши к затылку прижались, лапы во все стороны сразу бежать готовы.

И дядя Фёдор молчит. Во рту сухо. Язык будто наждачная бумага, дёсны дерёт.

— Так зачем пришли? — повторяет земляная баба. И росту в ней становится ещё больше прежнего. Корни сквозь неё прорастают и видно, как в земляной утробе человеческие косточки белеют.

Тут дядя Фёдор и слышит, как кто-то его голосом говорит.

— Мы, бабушка, пришли корову покупать.

Шевелится язык дяди Фёдора. А сам он ничего с ним поделать не может.

— Корову, стало быть, — говорит земляная баба, — корова — скотина ценная. Меня саму батюшка на корову сменял, не задумался. А что взамен предложишь?

Дядя Фёдор изо всех сил тянет руку к карману, а губы его против воли шевелятся:

— А что ты хочешь?

— Взяла бы я твоё имя, — отвечает баба, — да только крепко оно заворожено. Но ничего. Вот товарища твоего имя лежит с самого краешка. Я вижу, как оно сверкает, как ему на месте не лежится. Отдай мне имя своего товарища. А я тебе взамен знатную корову дам. Не пожалеешь!

Дядя Фёдор всё тянет руку к карману. Кажется ему, будто кармана-то и нет вовсе. А если и есть, то он в такой дали, что ему и за сто лет не дотянуться. А во рту у него словно жаба сидит, выпрыгнуть хочет. Мерзкий клубок, склизкий. Настоящее имя кота Матроскина.

Покосился мальчик на кота, а на том лица нет. И видно, как под чёрной шерстью у него кровь от шкуры отлила. Страшно коту, как никогда страшно не было.

А губы дяди Фёдора шевелятся и нет на них никакой управы.

— Ме… ме… ме… — говорит он изо всех сил стараясь не дышать, чтобы настоящее имя кота не выдохнуть.

— Что ты мекаешь? — смеётся земляная баба.