Raymond Abaddon - Дорога огня

— Надеюсь, я вас не обидел, — это случилось до нашей дружбы, и Гийот никогда не говорит о смерти жены.

— Скорее, удивили, — вытянутое, жесткое лицо непроницаемо.

— Соболезную вашей потере, — говорю, чтобы заполнить паузу между раскатам грома.

— Взаимно, — Гийот оглядывается. Вдруг спрашивает:

— Чем пах Висия? — морщусь: спазм в шее усиливается, обрастая иголками боли. Висия…

— Дождем, — улыбка получается кривой. Киваю на открытое окно. — Как сейчас. Вы сами наверняка знаете.

— Знаю, — целитель устало выдыхает и оглядывается на парня. — Поэтому понимаю, чем вас зацепил этот молодой человек. У него такой же запах. Стискиваю кулаки: по позвоночнику взбирается дрожь.

— Маг огня? Каким образ…

— Нет, — Гийот отступает уходить. — Пустой. Перенес стычку с тварью. Видимо, ее след. Мне предстоит разобраться. Не берите в голову. Займитесь делами. До свидания.

Я наблюдаю, как он жестом привлекает внимание незнакомца и указывает направление. Мазнув по мне взглядом, парень неспешно следует за врачом. Раздраженно вибрирует телефон серией смс.

— Дела, — взламываю печать на приказе. Пальцы сжимаются, комкая списки имен.

Люди, которые отправились в Отрезок.

И те, кому предстоит.

Взять досье на каждого в администрации, проверить актуальность информации. Срочно. Выделить слабые места — перечитываю дважды, глаз режет нехарактерная, прямая формулировка. Первая на моей памяти. Я ощущаю тяжесть в груди: дело дрянь, раз Максимилиан не выбирает слова. Деревянно переставляю ноги, сворачивая к отделу кадров. Здесь воздух суше, а свет холодней и подрагивает. Морщусь, тру висок: мигрень возвращается. В последний момент избегаю столкновения с нагруженной папками женщиной из бухгалтерии.

— Извините, — отдел кадров дальше по коридору. Вотчина Адамона Влодека забита картотечными шкафами и сонными, почти неподвижными сотрудниками — только пальцы порхают по клавиатурам под натужное гудение принтера: начальник не доверяет облачным хранилищам и заставляет копировать данные на бумагу. Вот и сейчас вручает ксерокопии:

— А могли бы отправить файл, — взвешивая внушительную стопку, по привычке шучу я. Адамон со вздохом снимает очки и протирает салфеткой. Обычно чистый стол завален бумагами, даже золотая табличка с именем похоронена под пакетом из кафетерия. От мужчины пахнет потом и сигаретами. Он тянется за пачкой, а заглянув внутрь, раздраженно сминает:

— Это формальность, Даниель. Ей положено много весить.

— Любопытная мысль, — мне хочется добавить что-нибудь едкое, но боль мешает сосредоточиться, а Адамон не заслужил: он просто винтик в системе, побольше прочих, но — заменимая деталь. Сам знает, вот и работает на износ. Говорит в спину:

— Твои данные наверняка обширнее. Дополни ими документы. Можно в электронном виде, — хмыкаю и выхожу. По пути набираю сообщения Олафу и Смуглянке, пишу Сойту Роэну:

— У тебя под подушкой, — отвечает он. Усмехаюсь: еще один противник технологий. Быстро он. Хотя папка, вопреки фантазиям Адамона, тонкая — голые факты и выводы, самое важное. Сняв плащ и влажные брюки, переодеваюсь в джинсы, закатываю рукава рубашки и забираюсь с ногами на кровать, чтобы углубиться в чтение.

Периодически требовательно стучат в дверь, зовут и дергают ручку. Телефон мигает, высвечивая пропущенные вызовы. Отвечаю сообщениями. На улице редеет ливень и гаснет день, приходится зажечь торшер, чтобы разобрать мелкий шрифт. Я поминутно отвлекаюсь, проверяя мобильный. Разглядываю круг желтого света на полу, яркий в сгущающихся сумерках, и выстраиваю в голове древо связей с временными пометками. Ветви множатся, переплетаются, угрожая запутать напрочь — приходится вновь обращаться к прочитанным строчкам. Выписывать ключевые моменты для отчета…

— Байре, — предложение зайти всплывает на экране. Оперевшись о стену, прижимаюсь затылком к прохладному камню и закрываю уставшие глаза. Сколько мне стоит сказать? Что — утаить?

— Что он знает? — у Совета должны быть собственные шпионы в Университете. Надавливаю на веки, прячу лицо в ладонях. — Что мне делать? Теперь, когда все пропало?

План давно составлен, но реализовать его сейчас — безумие.

Я повторяю шепотом, уставившись на потертый край ковра:

— Безумие, бред, чушь собачья. Не сейчас, не — так. Должны быть другие варианты.

Но я их не вижу, ничего не вижу, даже чертов ковер расплывается. Кости черепа ноют, боль скрипит на зубах. Жжется кожа. С трудом разгибаю поясницу и поднимаюсь. Собираю бумаги с досье, запечатываю личным знаком и прячу в стол. Идти к Советнику в подобном состоянии рисковано, но выбора нет. Надеюсь, Байре не менее паршиво.

Завязав волосы и накинув пиджак, выскальзываю в пустой коридор. Прислушиваюсь к голосам в гостиной: вернувшиеся из патруля отдыхают и делятся впечатлениями. Пахнет кофе и выпечкой. Вдруг гремит дружный смех. Замерев, пытаюсь вспомнить, когда в последний раз слышал подобное — здесь.

Не получается. В зале снова смеются, что-то гулко падает и опять — смех. Улыбаюсь. В груди теплеет. Тихо, чтобы не потревожить ребят неосторожным звуком, отступаю к пожарному выходу. Появление капитана растроит веселье.

Я не хочу встречать Эйсандея Ветту или Сойта Роэна, которым предстоит отправиться в Отрезок по моей вине.

Вечерний Университет шуршит мелким дождем, сияет фонарями и окнами. Пронзительно-белые гирлянды у бара отпечатываются пятнами на сетчатке. Крыльцо занято курильщиками, но переулки пустынны. Лишенные привычного мрака, кажутся неприятно широкими. Я застегиваю пиджак, засунув папку с отчетом под мышку, и прячу руки в карманах. Мой путь лежит в главный корпус, где в самом сердце Университета скрыты покои Советников. Длинным арочным коридором, начинающимся в администрации, прохожу в небольшой, перекрытый стеклом уютный дворик: двойной ряд колонн, будто бы привезенных из Италии, по карнизам разлит приглушенный свет, посередине мозаичной площади журчит старинный фонтан с обнаженными скульптурами, шуршат листьями пальмы в кадках и перелетают потревоженные попугаи — никаких посмертных воробьев сюда не попадает. Окна непроницаемо черны — наверняка чары. Которые из них Байры? Какие — Гофолии?

Советник ждет на скамейке в увитой лозами беседке, под свисающими кистями мелких фиолетовых цветов. Он переоделся в светлую кофту, мягкую даже на вид, и белоснежную рубашку с расстегнутым воротом. Загорелая кожа выглядит темней, а серебро волос — ярче. Байра приглашающе взмахивает рукой, указывая на противоположную скамейку и предлагая начинать доклад. Подавляю раздражение: он явно не расположен к разговорам, а значит — едва ли произнесет хоть несколько слов. Мне ничего не выведать.